– Что-то вы не улыбаетесь, Екатерина. Что там с институтом?
– С институтом, милый, не пойму. Вроде и поступишь, и нет. Вижу другое. Ты убил двух человек… и еще кого-то не из людей.
– Двух?
– Да. В конце концов перед тобой будет выбор. Страшный выбор. Не ошибись. Ошибка хуже выбора. А вон и бабушка твоя идет.
– До свидания, Екатерина…
– Андреевна.
«Черт возьми, ну и бабка. Все настроение испортила», – но Ликас тут же отвлекся на свою бабушку, он был так рад ей, что почти развеял услышанное.
– Виталик, родной!
– Здравствуйте, бабушка! – он обнял ее. Ирина Кирилловна, маленькая, аккуратная, в бордовой двоечке, была самой родной, простой, понятной и интересной.
– Что случилось? Мне мать какую-то ерунду прислала!
– Подрался, побил одного гада, теперь вот ищут меня.
– Молодец, что побил! Не хватало, чтобы тебя били!
– Давайте сумку!
– Ты меня долго ждал?
– Полчасика.
– Я всего накупила. Будем праздновать твой приезд.
Комната, книги, диванчик. Все было маленьким и милым, как и раньше. Здесь был покой, странный в семнадцать лет, но все-таки густой покой.
– Виталик, я буду на кухне жить. Комната – тебе.
– Да зачем!
– Да-да!
В кухне под окном стояло крохотное кресло, которое можно было разобрать, отодвинув стул от стола. Бабушка была такая маленькая, что могла в нем поместиться.
Весь вечер они болтали, как самые родные люди, словно всю жизнь жили вместе, а вот недавно разлучились на месяц, и теперь опять встретились.
Они говорили о матери, отце, друзьях, книгах под стопочки с ликером, шпроты и картошку. И не было никого на свете лучше бабушки.
* * *
Ликас жил с удивительным чувством, что попал в сказку. Голод, грубость, унижения нищенской жизни ушли вместе с ее развлечениями. В Москве кроме бабушки и семьи ее сестры он знал только Шурика, но его телефон и адрес еще надо было найти. Обещал приехать Юргис, но пока е его не было. Знакомиться с дворовыми компаниями… Не очень хотелось. Старый район, где была бабушкина квартира, не предполагал наличия гопников той же породы, что заправляли в русском районе Каунаса. Ликас читал, по совету бабушки съездил в несколько музеев и парков, поднялся на Останкинскую башню. Бабушка ненавязчиво и по-дружески направляла его, и пока это нравилось.
– Написала матери твоей, чтобы она поторопилась с аттестатом или дипломом, как он там?
– Диплом… Мне его не дадут, я же практику не окончил…
– Ну, хоть школьный аттестат и справку из училища! Виталик, мне вот интересно, – продолжала бабушка, – почему ты за коммунистов, ведь в ПТУ этой пропагандой все отношение к ним портят? – Не знаю, но у нас речи Суслова44 в киосках покупать не заставляли.
* * *
В это время Наталья обивала пороги училища, пытаясь хоть как-то выудить документы Ликаса.
– Все документы вашего сына переданы в милицию. Вам никто ничего не даст.
– Ну хоть школьный аттестат?!
– Его у нас нет.
* * *
Шел дождь. Такой мелкий, что зонт можно было не брать. Город, погруженный в холодную хмарь, отмечал Первомай и ждал Дня Победы.
Скука. Ликас мечтал о Москве, и вот мечта сбылась вопреки воле отца и матери, безденежью, жизненному укладу. Ночь. Москва раздвоилась. Она стояла, упершись в космический мрак позвоночниками домов. Вторую Москву он топтал ногами в мокром отражении.
Реальная и отражаемая, с бусами фонарей, светящимися дуплами светофоров, окнами квартир. Держи, друг, две Москвы, держи, получи, не жалко! На детской площадке под грибом45 сидела молодежь с магнитофоном, похожим на тот, о котором Ликас мечтал раньше:
Границы ключ
Переломлен пополам,
А наш батюшка Ленин
Совсем усоп,
Он разложился на плесень
И на липовый мед,
А перестройка все идет,
И все идет по плану.
Все идет по плану46.
– Классно… – с горькой иронией произнес вслух. Он вышел на Садовое кольцо и брел без цели, представляя, что витрины с синими ромбами банок сгущенки такие же, как на площади Венибес47.
Ровно год назад у него был отец, он учился, играл с друзьями в карты и пил. И все ведь было плохо: отец – молчаливый ненавидящий хмырь, тошнотворное ПТУ с дебилами-одногруппниками. Никаких надежд вырваться. И вот все пути открыты. Но как же сейчас плохо, и как было хорошо! За неделю он устал от интеллигентной бабушки, мечтал выпить, но было нечего и не с кем. Он устал от русской речи, привыкший говорить на двух языках.
Совершенно потерянный в чужом городе, русский и не русский, он брел от безысходности, просто тратя силы. Навстречу бежали тетки с зонтами, иногда обгоняли пешеходы в плащовках-парках с капюшонами. У них была жизнь. Они шли куда-то. Стало смешно. А не разыграть ли кого-нибудь и себя не повеселить ли? Ликас заметил девушку в кожаных сапожках, довольно элегантных на общем фоне, и двинулся за ней. Девушка цокала каблучками, вертела зонтик. В какой-то момент, свернув к Патриаршим, она заметила его. Потом повернула в переулок, снова бросила взгляд. Ликас хотел, чтобы она видела его, но не приближался и не терял расстояния. Девица прибавила шаг. Он тоже. Подойдя к подъезду, видимо, своему, она испугалась зайти, шарахнулась в арку. С ее стороны это было полной глупостью, но Ликас не собирался ничего делать и прошел мимо, оставив ее в недоумении.
44
Михаил Суслов (1902–1982) советский партийный деятель. Его пропагандистские речи продавались в переплетах в большинстве киосков «Союзпечать».
46
Приведен фрагмент песни «Все идет по плану» Егора Летова и группы «Гражданская оборона» – один из символов нонкомформизма.