Я закрыл глаза.
- Товарищи, - раздался чуть капризный голос Идеолога, - все-таки Борис Борисович Зотов много сделал для советского государства. Заслуги Зотова отмечены соответствующим Указом Президиума Верховного Совета СССР. Думаю, беда Зотова в том, что он оторвался от жизни своей страны. Ну, сказалось долгое пребывание за границей. Хорошо бы Зотову пожить где-нибудь в глубинке, в гуще своего народа.
- С тем, - подхватил Второй, - чтобы мы смогли использовать организаторский талант Зотова на ответственной советской или хозяйственной работе.
Через неделю я получил назначение в Пермь на должность начальника Камского речного пароходства.
Накануне отъезда из Москвы я нашел в своей квартире два запечатанных картонных ящика. В одном были бутылки французского коньяка "Мартель". В другом - коробки с французской парфюмерией, косметикой, платки, сувениры и... отлично выполненный макет подводной лодки.
И хотя не прилагалось никакой записки или квитанции и оставалось только гадать, как ящики попали в квартиру через запертые двери, я оценил это как привет от друзей из Комитета.
Вот так, случайно, зацепилось, понеслось, поехало - и вспомнил я древнюю историю из другой моей жизни, которую стараюсь забыть намертво. Защитная реакция организма. Так шахматист старается забыть нелепо проигранную партию - иначе ведь изведешь себя упреками: дескать, надо было ходить конем, а ты взялся за слона...
Однако на пристани Чермоз, куда я приплыл на обкомовском катере, чтобы расхлебывать аппетитную кашу, которую заварил топором пьяный матрос впрочем, это не интересно. Обыкновенное ЧП. Но к пристани подъехал военный газик, и учтивый лейтенант вручил мне телефонограмму из Перми. Начальник областного ГБ просил меня срочно прибыть в "почтовый ящик № 442" (кодовые обозначение лагеря для заключенных) и уговорить французов работать, ибо никто из лагерной администрации не знал по-французски ни слова.
Приехал. Предварительно просмотрел списки и личные дела заключенных. Потом меня провели во французский барак.Третий день французы не выходили на работу и отказывались принимать пищу.
- Встать, - скомандовал заместитель начальника лагеря. Никто не пошевелился на нарах. Я сделал знак, чтоб заместитель начальника помалкивал, прошел в центр барака к холодной печке и сказал по-французски:
- Ну что, бастуем? Между прочим, советским законодательством забастовки запрещены.
На нарах поднялись головы. Кое-кто сел.
- Вы жили в Париже? - спросили меня из левого угла.
- Да, жил. Угадали по акценту? Давайте выкладывайте ваши претензии.
Барак пришел в движение. Со всех сторон посыпались жалобы: завышенные нормы на лесоповале, недостаточное питание; в ларьке ничего не купишь, на окнах барака нет накомарников, не получаем писем, конвоиры грубы - бьют провинившихся, в медпункте нехватка лекарств...
Я обещал, что накомарники повесят, лекарства завезут, солдатам наружной охраны сделают внушение, с письмами разберемся, а в остальном, дорогие господа, таков порядок. К вам еще терпимо относятся. Если бы попытались бастовать заключенные в русском бараке - их давно сволокли бы в карцер.
- Лучше подохнуть, чем так жить, - сказал худой, обросший щетиной человек на ближайших нарах.
Я вгляделся в черты его лица.
- Марк Хедлер?
Человек встрепенулся.
- Марк Хедлер, вы противоречите самому себе. Вы же когда-то утверждали: "лучше быть красным, чем мертвым". Вот теперь вы. красный и испытываете на собственной шкуре закон социальной справедливости. Наконец-то у вас и у ваших товарищей равные права и обязанности.
- Мы не за такой социализм боролись, - глухо ответил Хедлер.
- А другого социализма не бывает. Социализм один для всех. Просто вы оказались под колесами Истории. Такова жизнь. Вы же сами говорили, что ход Истории неумолим. Если будете сопротивляться - История вас раздавит. Поймите, я хочу, чтобы вы все выжили. Перезимуете эту зиму, а там, глядишь, срежут срок, выпустят на вольное поселение.
- Во Францию? - насмешливо спросили из правого угла.
Я пожал плечами.
- Боюсь, что Франции ни вам, ни мне не видать. Впрочем, во Франции тоже усиленно строится социализм. Правда, климат получше. Короче, мой вам совет: кончайте голодовку и забастовку. Приступайте к работе. Свои обещания выполню. Здесь, как гласит русская пословица, "закон - тайга, медведь хозяин". И по телевидению ваши подвиги никто не покажет.
- Ну что? - спросил меня начальник лагеря, когда я вернулся в караулку. - Кончили бузить французы?
- Совещаются, - сказал я, - голосуют. Такая у них традиция. И вообще, надо бы помягче с ними. Среди них есть люди, которые в свое время сделали для нас немало полезного.
- Известно, - буркнул начальник. - Фашистов давно расстреляли. Только у меня план горит. Кровь из носа - а сдавай положенные кубометры древесины. Мне эти французы стоят поперек горла. Завалю план - с меня стружку снимут
Из окон французского барака донеслось пение.
- Смотри, - поскреб свой затылок караульный солдат -враги народа, а вроде бы революционную песню поют Вроде бы "Марсельезу".
- У наc одна революционная песня, - рявкнул начальник лагеря, - Гимн Советского Союза. А ну, скажи слова - "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь..." - без запинки отпарировал караульный.
- То-то! - оборвал начальник и трусцой поспешил к французскому бараку.
- Волынка с этими иностранцами, маята, - вздохнул караульный. - Я уж чайник вскипятил, заварку приготовил ипять сейчас вас подымут по тревоге, барак из брандспойтов поливать. И почему гады-французы не дают людям спокойно почифирить?..
Об авторе
Это время, середину 50-х и начало 60-х, потом назовут "оттепелью" и "глотком свободы". Переполненные залы поэтических вечеров, журнал "Юность", идущий нарасхват, имена любимых поэтов и прозаиков. В прозаиках - В. Аксенов, А. Гладилин, А. Кузнецов, В. Войнович, Г. Владимов... Любимцы, кумиры 15-25-летних, "яростных, непокорных, презревших грошевой уют": В их героев влюблялись, орудуя их ироничными тирадами, как рапирами, вели разговоры и споры, их язык становился метой: знаешь - значит, свой.
А. Гладилин (1935) был самым молодым из них - между школой и Литературным институтом лишь год работы. В пародии на него говорилось, что он не знает жизни, потому что сразу же "Толик сел за столик". Его повести "Хроника Времен Виктора Подгурского", "Дым в глаза", "Вечная командировка", "История одной компании" были, возможно, наивными, но свежими и чистыми: в литературу входило новое поколение, свободное от рабства в мыслях, от подсюсюкиванья, острое на язык, романтическое, верящее в идеалы и в благородство любого, кто взял в руки Книгу.
Глоток свободы оказался слишком коротким, горло сдавили так, что перехватило дыхание. "Молодежная проза" так их называли в те годы - вся очутилась за полосатым пограничным столбом. Гладилин уехал в 1976-м. Уезжая, знал, что лишается самого дорогого - читателя. Но скажите - как жить не дыша?
Теперь он возвращается к нам. Уже напечатаны в Союзе лиричный и мудрый рассказ "Соло для трубы...", "Репетиция в пятницу" - гротескное повествование о воскрешении Сталина. На фантастичном допущении построена и эта книга. Франция становится советской республикой - конечно же, "сказка ложь", но надо помнить, что "в ней намек". Может быть, этот роман поможет развеять туман, который до сих пор окутывает события января 1991 года в Прибалтике. Многое покажется узнаваемым. Зловеще знакомым.
Анатолий Гладилин живет в Париже. По счастью, в наше время это не преграда для его книг. Выпуская "ФССР", издательство "Александра" адресует этот смешной, слегка знобящий роман и ностальгически настроенным читателям Гладилина времен "оттепели", и новым поколениям. Итак, установление (чуть не написалось привычное "восстановление") советской власти во Французской республике...