Но, слава богу, пока что я еще никуда не соскользнул, пока что я просто оформляю сбивчивыми, чувственными речами и шампанским рождение вышеупомянутого “Острова…”, не подозревая, что чудо уже готово совершиться, что оно уже совершается, когда эта женщина, я имею в виду Элен, с Земляного Вала поворачивает за угол Казенного переулка и таким образом движется к неотвратимости встречи.
Шесть лет спустя, когда круг превращений замкнулся и мы с Элен вместе выступали в книжных магазинах разных городов Франции, ей волей-неволей приходилось отвечать на вопрос: каким образом она, собиратель коллекции “slovo” небольшого парижского издательства “Verdier”, выбрала для перевода “роман”, о существовании которого она не знала, и к тому же — здесь появляется второе неизвестное — “роман” автора, о существовании которого она тоже не подозревала? И Элен рассказывала, как в Интернете она просматривала “Ex-Libris” “НГ” и там случайно наткнулась на статью о путешествии в Чевенгур трех сумасшедших русских, которые называли себя географами-метафизиками. Не скрою, я был в составе этой экспедиции и в числе авторов статьи, но когда Элен дозвонилась в “Независимую газету”, ей дали телефон Андрея Балдина, которому ей предстояло позвонить и что-то сказать.
1 Чевенгур — фантастическое поселение в духе первобытного коммунизма первых послереволюционных лет из одноименного романа Андрея Платонова. Следы его следует искать в южнорусских степях южнее Воронежа.
Элен — почти чистокровная русская, ее мать — костромская крестьянка, отец — питерский интеллигент, эмигрировавший (как и мать) в Бельгию в середине 20-х годов прошлого века, когда стало ясно, что всякая самостоятельная жизнь — будь то жизнь обрусевшего потомка эльзасских льнозаводчиков Шатленов или жизнь костромской крестьянки — в республике Советов будет, в конце концов, невозможна. Таким образом, в жилах Элен течет кровь людей решительных и смелых на поступки. Но тут она что-то разволновалась и, услышав незнакомый голос из Москвы, на не очень-то внятном русском языке попыталась объяснить, что ее заинтересовала статья и она хотела бы познакомится поближе, и еще почему-то сказала, что любит Малларме. “О! — воскликнул в своей Москве неизвестный ей еще Балдин. — Том Малларме как раз лежит сейчас на моем столе…” Таким образом слово — единственно нужное слово, пароль — сыскалось, пространство отомкнулось, контакт состоялся.
Я ничего не знал об этом разговоре. Хотя об Элен Шатлен узнал гораздо раньше Балдина, когда ездил в Гуляй-Поле в 1992 году. Тогда там только и разговоров было, что о “француженке, которая сняла фильм про батьку Махно”. Кстати, Элен подарила мне свой фильм перед моим отъездом из Парижа. Но мой компьютер отказался его воспроизводить. Он записан в каком-то неизвестном компьютеру французском формате. И вообще — не Махно, а Остров стал поводом для нашей неизбежной встречи. Причем поводом столь весомым, что где-то там, где сидит небесный механик и геометр, ее приезд в Москву, моя презентация и балдинский экземпляр “Острова…” оказались в точке пересечения. Вот. Встреча была коротка. Я проводил Элен до метро. После этого мы виделись только один раз, перед ее отъездом во Францию. Почему-то она сказала: “Я издам вашу книгу”. И все. Был июнь 2002 года. Я стал ждать. В декабре на книжной выставке “нон-фикшн” в ЦДХ я подписал контракт, переданный через третьи руки. Из него явствовало, что книга выйдет во Франции в 2005 году. Я понял, что ожидание будет долгим, и стал наращивать силы для него. Чтобы скоротать время, написал еще книжку повестей и рассказов. Когда она вышла, был уже 2004 год. Ждать оставалось недолго. Иногда, чтобы подкрепить свои ожидания того будущего, которое представлялось мне неизменно прекрасным, я звонил в Париж. Все шло, вроде, по плану. Потом связь прервалась. Полгода я не мог дозвониться Элен. Я стал нервничать. Это не помогло. Я стал пить. Это тоже не помогло. Потом однажды — в какой-то осенний, не в строку ложащийся ненастный день — Элен сама позвонила мне на мобильный и сказала, чтобы я не волновался. Просто переводчики — они сделали мертвый перевод. И теперь ей придется делать его заново. Я так обрадовался, что чуть не опрокинул маршрутку, в которой в этот момент ехал. Испортили перевод — эка невидаль! А я уж думал бог весть что! А перевод… Подумаешь! В половине французских переводов вы не отличите язык Достоевского от языка Чехова! Слабая у них была, значит, переводческая школа. Не чета нашей. Так что им сейчас всю русскую литературу приходится переводить заново. А если уж Элен взялась сама, то, значит, недалек тот час… Но я рано радовался. Связь опять прервалась на многие месяцы. Телефон молчал. Почта не отвечала.
Но “Остров…” продолжал жить какой-то своей подспудной и упрямой жизнью. Он не отчаивался, не малодушничал и не сдавался. Он тащил меня. Не знаю, что стало бы со мной, если б его не было. Журналистика, а особенно мертвая, отформатированная, вырезанная по лекалу якобы мировых стандартов журналистика третьего тысячелетия, мне давно осточертела. Вот книги — нет. И теперь я радовался, что когда-то, когда у меня сил было невпроворот, я вложил их в книги. Они оказались долгоиграющими штуками. И мне даже нравилось иногда их перечитывать. Слушать их музыку. Я не хвалюсь — в то время мне не до хвастовства было — просто рассказываю, как есть.
В октябре 2006 года меня вдруг пригласили на фестиваль Kosmopolis в Барселону. Оказалось, Рикардо Сан-Висенте, главный специалист по русской литературе в Каталонии, отыскал “Остров…” в Интернете и настоял, чтоб пригласили именно меня. Мы обменялись письмами. “Хотелось бы перевести “Остров…”, — писал Рикардо в одном из них. — Но наши издатели, однажды обжегшись на вашей новой литературе, панически боятся кириллицы. Русская книга их не убеждает. Нужен хотя бы один европейский перевод. Если книга переведена в Европе — значит, она уже апробирована…” Что мне было ответить? Я написал, что вот-вот, и вообще вчера книга должна была бы выйти на французском. Сообщил все координаты Элен. Вскоре мы с Рикардо встретились в Барселоне.
— Ну, что? — поинтересовался я.
— Ничего, — пожал плечами Рикардо. — Никакого ответа. Ни строчки перевода. Когда я звоню ей домой, всегда подходит какой-то негр, судя по акценту, и сообщает одно и то же — что ее нет.
Признаюсь, тогда, в 2006 году, я смирился с тем, что никакого французского перевода моей книги никогда не будет. Что-то там сломалось в небесной механике. Сначала пошло было, а потом — крак! И слова, и люди, и тем более обстоятельства — это же такие пластичные, текучие вещи, что за четыре с лишним года все могло измениться: издательство могло обанкротиться, Элен… Только бы ничего не случилось с Элен. Я знаю — она ни в чем не виновата. Она самоотверженна и предана мне. Просто какие-то темные силы окружили ее и мучают так же, как и меня… Только бы ничего не случилось с Элен…
Она приехала в феврале 2007 года — для последней сверки перевода. Я поселил ее в Доме творчества писателей в Переделкине и ежедневно принимал ее в своей сторожке. Это был настоящий праздник. Стояла весна света. Слух ласкала первая капель и звуки французской речи.
Когда радость встречи слегка улеглась, я все-таки спросил Элен — что случилось там, во Франции? Почему она молчала?