– Не откажетесь ли составить мне компанию? – спросила я Петра Анатольевича.
– Далеко ли собрались?
– Может быть, со мной Всеволод Иванович будет откровеннее?
– Сомневаюсь, хотя… – Петр Анатольевич пожал плечами, – чем черт не шутит?
Я распорядилась запрягать лошадей и, оставив Петра Анатольевича наедине с чашкой кофе и бутылкой коньяку, вышла из гостиной, чтобы переодеться и собраться с мыслями перед предстоящей мне встречей.
Особняк, ставший местом гибели Кости Лобанова, находился на окраине города, но Саратов в те годы был еще не так велик. И не прошло и получаса, как мой кучер Степан остановил лошадей неподалеку от этого большого красивого дома, под огромным раскидистым деревом на краю обрыва. С этого места открывался чудесный вид на Волгу и близлежащий монастырь, а растущие вдоль обрыва деревья являли собой остатки некогда дремучего леса, покрывавшего в старину все окрестные горы.
Когда мы выезжали из дома, ярко светило солнце, и ничто не предвещало перемены погоды. Но за эти полчаса все небо покрылось темно-свинцовыми тучами, и в воздухе явно запахло грозой. Ветер гнул вершины деревьев, словно сама природа сопротивлялась нашим намерениям или предупреждала о грозящей нам неведомой опасности.
Петр Анатольевич собрался было покинуть карету вслед за мной, но яростный порыв ветра захлопнул дверцу кареты, лишь только я ступила на землю. Мы ни словом не обмолвились об этих странных предзнаменованиях, но я заметила, что Петр Анатольевич побледнел.
Ветер, разыгравшись не на шутку, оборвал с ближайшего дерева половину листвы и, словно забавляясь, швырнул ее мне в лицо, отдельные всполохи уже тут и там сверкали на низком небе, а где-то за горизонтом уже погромыхивал гром. Перекрикивая шум ветра, я попросила Петра Анатольевича остаться в экипаже. И не потому, что была суеверной, или же не хотела искушать судьбу – просто его присутствие могло сделать Всеволода Ивановича менее откровенным.
– Лучше я сама вам потом все расскажу, – махнула я ему рукой.
Петр выразил свое согласие кивком головы и с тревогой посмотрел на небо.
Первые тяжелые капли дождя застучали по уличной пыли, и я поспешила к входной двери.
Когда я позвонила в дверь, лавина воды обрушились на землю у меня за спиной и, если бы не красивый металлический навес над крыльцом – через секунду на мне не осталось бы ни одной сухой нитки. Оглянувшись, я не смогла разглядеть ни кареты, ни даже деревьев, под которыми ее оставила, хотя до них от дома было всего несколько десятков метров. Это было похоже на начало всемирного потопа.
– Сказано же, не велено никого пускать, – донесся до меня раздраженный мужской голос.
– Откройте, – перекрикивая шум дождя, крикнула я и забарабанила в двери, что было сил.
Через некоторое время невидимый привратник снизошел к моим молитвам и приоткрыв дверь, высунул свой нос из теплого полумрака прихожей.
– Екатерина Алексеевна, – произнес он изумленно. – А я-то думал, это опять…
Это был один из младших полицейских чинов, честно говоря, я его совершенно не помнила, но он на мое счастье признал во мне вдову своего бывшего начальника и, засуетившись, втащил в дом.
Выглянув за дверь, он только перекрестился и, преодолевая сопротивление разыгравшихся стихий, затворил за мной дверь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поглядев на себя в зеркало, я не сразу поняла, что случилось с моими волосами – они стояли дыбом, как у ведьмы. Когда я попыталась их пригладить и привести в божеский вид, они затрещали от моего прикосновения, непослушные и перенасыщенные электричеством.
– Господи, на кого я похожа, – улыбнулась я своему спасителю, пытаясь вспомнить обстоятельства нашего знакомства.
– Вот уж не ожидал с вами свидеться, Екатерина Алексеевна, да еще в таком месте… Вы меня, должно быть, и не помните?
Пожав плечами, я покачала головой, подтверждая его слова.
– Вы с Александром Христофорычем ко мне в лазарет приходили. Когда меня подранили, вспомнили?
– Ну, конечно же, – искренне обрадовалась я, – то-то я вижу – знакомое лицо.
Теперь я вспомнила этого человека. Несколько лет назад он – совсем еще молоденький и необстрелянный – в одиночку пытался усмирить толпу перепившихся грузчиков в порту и получил бутылкой по голове. Александр отнесся к его поступку с большой симпатией и не отказал мне в просьбе познакомить с юным героем.
Тогда-то мы и навестили его в больнице. Он произвел на меня весьма приятное впечатление, и я несколько раз посылала ему корзинки с провизией.
С тех пор он возмужал и окреп, но по большому счету – совсем не изменился. А когда улыбнулся, – казалось, снова превратился в того мальчишку, каким оставался в моей памяти все эти годы.