– Да. К нам влезли воры, – ответила я Свете.
– Да ну! Решетки на окнах у вас есть?
– Нет. Но мы живем на третьем этаже.
– Они чаще всего залезают через окна. Циркачи, вот хрен! А что взяли?
– Пока не знаю. Я съезжу к бабушке. Успокою ее.
– Поезжай!
– А как же мероприятие в галерее «Рост-Кант»? Паша на меня надеется. Там будут влиятельные люди, с которыми мы должны установить контакт, как выразился наш босс.
– Поезжай! Отдуюсь я за тебя и с влиятельными этими типами побеседую… не переживай! – И Чиж махнула рукой. – А ты бабулю свою успокой. Простите, – вернулась она к телефонному разговору, – у нас тут ЧП…
Невольно я передернула плечами. Никогда я, даже про себя, не называла Геню «бабулей» – она бы не позволила.
Геню я застала около дома; она сидела на лавочке в окружении других жильцов нашего дома. Среди них выделялся бездельник Ростислав Качанов – бывший работник обкома. Ему было почти семьдесят, но выглядел он лет на десять моложе; любил обо всем на свете высказать свое личное мнение и дать другим совет, когда его об этом вовсе не просили.
Увидев меня, Геня встала со скамейки. И я вдруг увидела, как она разом словно бы осунулась и постарела, будто за то время, что мы не виделись с ней, набежало не семь часов, а по крайней мере целое десятилетие.
Твердыми шагами Геня направилась ко мне.
– Как все это случилось? – воскликнула я, придерживая ее за локоть.
– Можешь меня не держать, – отрезала Геня. – Я еще не старая развалина.
Никогда еще я не видела Геню в таком сильном раздражении. Я думала, что застану ее плачущей и без конца перебирающей детали случившегося. Но ее глаза были сухи, а губы плотно сжаты.
– Пойдем подальше отсюда. Хотя бы на время, – попросила она. – Там стоял новый замок, но вору это не помешало легко открыть дверь, словно у нас был не лучший английский замок, а простая цепочка, которую можно перекусить плоскогубцами.
– В котором часу это произошло?
– Наверное, в два. Когда я уехала к Калерии. Но я не хочу об этом говорить. Совершенно.
Стоял конец сентября. Дул сильный ветер; он поднимал с земли влажные отсыревшие листья, подбрасывал их в воздухе и яростно расшвыривал по дорожкам сквера, как будто подметал гигантской метлой. Геня была в легком светлом плащике, и я проявила вполне понятное беспокойство, что ей станет холодно и она заболеет.
– Геня! Может, лучше вернуться домой? – робко спросила я.
– Нет. Я не могу сейчас там находиться. Там – чужой дух. Понимаешь? – закончила она шепотом. – Пусть хоть немножко все выветрится.
– На работе мне сказали, что это – гастролеры.
– Не знаю, что там говорили, на твоей работе… – И Геня замолчала.
Какое-то холодное, неприятное чувство вползло в мое сердце.
Мы шли по скверу, и ветер дул нам в спину.
– Геня! Ты знаешь, кто это? – тихо спросила я.
– Конечно, нет, – воскликнула она с поспешной горячностью, слишком поспешной, чтобы это было стопроцентной правдой. – О чем ты говоришь! – прибавила она.
– Бедная девочка, как же ты останешься одна, – пробормотала она по-польски. – Если что…
Этот язык я практически не знала, но в этот момент неким странным, непостижимым образом все поняла и без Гениного перевода.
– Геня! – Я остановилась и взяла ее за руки. Они мне показались руками десятилетнего ребенка – такие тонкие, детские были у нее ручки. – Ничего страшного не случилось. Да – к нам залезли воры. Да – это неприятно. Но мы с тобой живы-здоровы, и это – самое главное. Гораздо хуже все обернулось бы, если бы вор влез в квартиру в тот момент, когда кто-то из нас находился бы дома. Он бы до смерти напугал тебя.
– Да, – певучим голосом протянула Геня. Когда она сильно волновалась, невольно начинала говорить с сильным польским акцентом. – Я очень беспокоилась за тебя.
– За меня? – удивилась я. – Но я была на работе.
– Я не знала, как ты к этому отнесешься, – неожиданно сказала она.
– Никак, Геня. Будем жить дальше, вот и все.
– Вышла бы ты поскорее замуж, и я была бы за тебя спокойна, – вздохнула Геня.
– Раньше ты скрывала от меня свои матримониальные планы, – рассмеялась я.
– Раньше… теперь никогда не будет так, как раньше, – перешла она на польский. Фраза была длинной, но ее основной смысл я поняла.
А через два дня Геня умерла. Случайно упала в квартире и ударилась виском о край массивного стола из красного дерева… Я была в то время на работе. Пришла домой, увидела лежащую на полу Геню и сразу вызвала «Скорую». Приехавшая бригада констатировала смерть; мне задавали вопросы: не кружилась ли у Генриэтты Карловны в последнее время голова и как вообще она себя чувствовала? Я сказала, что все было нормально… как всегда… При чужих людях я еще держалась, а когда они ушли – заплакала, зажимая рот рукой. Геня никогда не одобряла бурных проявлений чувств, она говорила, что только быдло все выставляет напоказ и ничуточки не стесняется этого. Гени больше не было, но я стыдилась громко рыдать или кричать во весь голос, словно Геня могла услышать мои вопли и сделать мне замечание.