Двадцать шестого августа итальянцы вступили в Сантандер, чудесный курортный город на берегу моря. Они обставили взятие Сантандера как свой великий триумф, прошлись парадом по улицам, увешанным портретами Муссолини. В Италии пресса представила Сантандер как реванш за Гвадалахару, хотя в действительности итальянские войска по существу не встретили здесь никакого сопротивления. Пленные были помещены на арене для боя быков. Франко расценил попытку командира итальянцев Бастико оградить баскских пленных от его «справедливого суда» как неприемлемую и в конце сентября направил Муссолини «неприятное письмо» с просьбой заменить Бастико. Бастико заменили, и его место занял следующий по команде — генерал Марио Берти53.
Месяцем раньше вместо генерала Фаупеля прибыл новый германский посол — барон Эберхард фон Шторер (Stohrer), карьерный дипломат, высокую фигуру которого еще более подчеркивал длинный плащ военного образца, который тот любил носить. Франко крайне не нравились высокомерные манеры Шторера; особенно его задело вмешательство в дело Эдильи и Фаланги. Летом 1937 года начались трения между Берлином и Бургосом — немцы не прочь были наложить лапу на захваченные Франко минеральные богатства Басконии. Размеры германских поставок вооружений были столь велики, что Испания не могла расплатиться за них экспортом пирита и других полезных ископаемых. И вот с февраля 1937 года Геринг предпринял шаги, используя положительный торговый баланс с националистской Испанией, чтобы приобретать шахты, рудники и права на добычу полезных ископаемых. Эту политику, получившую известность как «проект Монтана», настойчиво проводил в жизнь Йоханнес Бернхардт и германские экономические эксперты54. Когда Фаупель изложил генералиссимусу германские условия предоставления компенсаций за поставляемые вооружения — получение концессии на добычу полезных ископаемых, Франко сказал Серрано Суньеру за обедом: «Лучше все потерять, чем отдать хоть крупицу или заложить хотя бы частицу национального богатства»55. Тем не менее, несмотря на свою патриотическую риторику, в середине июля Франко пошел на серию торговых соглашений с Германией, которые обязывали его информировать немцев об экономических отношениях с третьими странами, предоставить Германии статус наибольшего благоприятствования и оказывать на взаимной основе помощь сырьем, продовольствием и промышленной продукцией56.
Двадцатого августа 1937 года Фаупель посетил каудильо в его новой штаб-квартире в Бургосе с прощальным визитом. Франко с характерным для него лицемерием уверял Фаупеля, что его отъезд совсем не ко времени57. На самом деле экономический империализм «проекта Монтана» лишил Франко кое-каких иллюзий в отношении Третьего рейха. Конечно, он получил неоценимую помощь от стран Оси, и ему явно льстило, когда его представляли лидером уровня Гитлера и Муссолини. Однако чувство благодарности никогда не связывало ему руки. Более того, как в молодые годы он приобрел образ отважного героя Легиона, так теперь он уверовал в то, что является героем-полководцем, ведущим борьбу за возрождение величия Испании. Его самомнение постоянно подпитывалось хором льстецов, и он уже решил, что в действительности Германия с Италией являются его должниками, поскольку он вел борьбу в интересах Оси. Поэтому в октябре 1937 года он без лишнего шума объявил, что все иностранные права на шахты, рудники и добычу полезных ископаемых считаются недействительными.
Немцев пытались убедить, что эта мера не направлена против них. Николасу пришлось разъяснить Бернхардту, что генералиссимус в одиночку не может решить все проблемы «проекта Монтана», взять на себя ответственность, заложив испанскую собственность. Николас сказал немцам, что нужно подождать, пока Франко сформирует правительство и будет проведено соответствующее расследование. Сам каудильо заверил Щторера, что германским интересам не будет нанесено ущерба, и 20 декабря сказал, что проволочки, порожденные его декретом, объясняются неизбежными юридическими трудностями. Геринг был вне себя, когда увидел, как из его рук уплывает то, что он называл «военным наваром». Когда в начале ноября 1937 года Франко приказал подконтрольной ему националистской прессе приостановить нападки на Британию и на ее продажную демократию, в Берлине и Риме забили в колокола тревоги. Немцы заподозрили Франко в том, что он пытается заручиться международной поддержкой. Их подозрения оправдались 16 ноября, когда было объявлено о де-факто признании Лондоном Франко — англичане назначили сэра Роберта Ходжсона (Hodgson) дипломатическим агентом Британии при националистской Испании. Франко хладнокровно проигнорировал выпады Германии, убежденный в том, что испанские интересы Третьего рейха не позволят Гитлеру бросить его. Во время встречи 20 декабря со Шторером и Бернхардтом Франко вел себя надменно и открыто выразил неудовольствие незаконным приобретением немцами прав на добычу руды. Этот эпизод свидетельствует о стремлении Франко к самостоятельности. После конфликта вокруг «Монтаны» в отношениях Франко с Третьим рейхом возник некоторый холодок, который в комплексе других обстоятельств поможет ему спастись от катастрофы — от участия во Второй мировой войне58.