Нет ничего удивительного в том, что в атмосфере всеобщей лести Франко стал нетерпим к любым проявлениям независимости, от кого бы они ни исходили. Вольность со стороны кардинала Гома особенно вывела из себя каудильо, поскольку свидетельствовала о возникших шероховатостях в отношениях с католической церковью, внешне носивших идиллический характер. В середине марта Франко собирался совершить поездку по Андалусии и закончить ее в Севилье в конце Святой недели. В ходе религиозного шествия каудильо приветствовали возгласами фалангисты и местные военные, но рядом с ним не было архиепископа кардинала Педро Сегуры, возмущенного пронаци-стской политикой режима и попытками фалангистов изобразить ярмо со стрелами на стенах кафедрального собора Севильи. Разгневанный неуступчивостью кардинала, Франко предложил группе фалангистов доставить Сегуру под эскортом на празднование. Получив отказ кардинала, каудильо инициировал его травлю, поручив это местным фалангистам. Те решили провести парад в День победы, 1 апреля, завершить его у кафедрального собора и подвергнуть Сегуру публичному унижению. Вспыльчивый кардинал пригрозил всем участникам отлучением от Церкви. Только его кафедральный собор, единственный в Испании, не был расписан именами павших националистов и фалангисгскими надписями. В своем очередном пастырском послании Сегура с осуждением отметил, что замалчиваются недавний призыв кардинала Гома к национальному примирению и его упоминание о близости режима к Третьему рейху. Копию пастырского послания он направил Франко. После этого, куда бы ни следовал Сегура, его сопровождали вооруженные фалангисты. Через своего посла при Святом Престоле, Хосе Янгуаса-и-Мессиа, Франко делал попытки сместить Сегуру43.
Враждебность между Церковью и Фалангой была отголоском противоречий между армией и Фалангой. Несмотря на эти внутренние трения, каудильо едва ли имел веские основания беспокоиться за свое будущее. В день парада, посвященного первой годовщине победы над республикой, Франко объявил о своем личном решении воздвигнуть колоссальный монумент павшим в Гражданской войне — тем, кто сражался на его стороне. Это весьма показательно для самомнения Франко: как фараоны, он собирался оставить после себя величественный памятник, обращенный к будущим поколениям. После официального обеда в штабе Мадридского военного округа, во время которого донья Кармен сидела между германским и итальянским послами, машина каудильо возглавила кавалькаду, направившуюся в Куэлгамурос, что в долине реки Гуадаррама рядом с Эскориалом. Когда собрались члены кабинета, фалангистские лидеры, старшие генералы и члены дипломатического корпуса, полковник Валентин Галарса, заместитель министра по делам правительства, зачитал декрет о возведении мемориала под названием «Долина павших» (Valle de los Caidos). Франко, обратившись к собравшимся, рассказал, каким величественным будет это сооружение.
Декрет, установивший дату закладки памятника 1 апреля, явно указывал на манию величия Франко, который желал определить свое место в истории. «Масштаб нашего крестового похода, героические жертвы, принесенные во имя победы, и непреходящее значение этой эпопеи для будущего Испании, не могут быть увековечены обычными памятниками, возводимыми в городах и деревнях в память о выдающихся событиях нашей истории и славных делах сыновей нашей страны. Этому монументу надлежит обладать величием памятников древности, бросающих вызов времени и забвению...» После тщательных поисков места для мемориала, Франко остановил выбор на долине Куэлгамурос, окруженной горной цепью Сьерра-де-Гуадаррама с гранитными скалами, к северо-востоку от Мадрида. Все здесь дышало красотой и величием44.
Основа архитектурного замысла принадлежала Франко. В ходе сооружения памятника он делал наброски для архитектора Педро Мугурусы. Милян Астрай полагал, что архитектура являлась тайной склонностью Франко, создавшего эскизы различных зданий для нужд Легиона45. Перед Мугурусой была поставлена задача соорудить памятник, который связал бы современность с эпохой католических королей, с Карлом V и Филиппом II. Поначалу считали, что работа займет год. Она же растянулась на два десятилетия, и Франко питал к ней пристрастие, сопоставимое лишь с увлечением охотой. Эту гигантскую работу взвалили на плечи пленных республиканцев, избежавших казни.