Выбор названия отражал тогдашнее увлечение Франко нацизмом, и по внутренней логике герой и его семья будто были средоточением всего самого ценного в испанской «расе». По мнению автора, именно эти качества способны спасти Испанию от пагубных иностранных влияний — либерализма, франкмасонства, социализма и коммунизма. Этих бесов, как считал Франко, он и изгонял в период Гражданской войны и в своей последующей борьбе с левыми. Сначала каудильо создает новую историю своей жизни, а затем, установив диктатуру, переделывает испанскую историю периода 1936 — 1975 годов. Одно слово вытекает из другого. В книге он приобретает идеальную семью и героического отца. В политической жизни Франко станет правителем Испании — властным отцом тесно спаянной семьи. С первых дней Гражданской войны Франко отождествлял себя с Испанией, точнее, с собственной версией Испании, что больше говорит об его неврозах, чем о патриотизме. Вскоре после того, как был написан сценарий, начались съемки фильма. Их финансировал недавно созданный Всеиспанский Совет (Consejo de Hispanidad), возглавляемый Хосе Луисом Сайнсом де Эредиа. Располагая государственными средствами, Сайнс де Эредиа пригласил на главную роль одного из известных романтических актеров испанского кино того времени Алфредо Майо. Прообразом его героя был сам Франко63. На первом просмотре фильма — для самого узкого круга — каудильо не раз пускал слезу64. В течение следующих тридцати лет он смотрел «Расу» неоднократно65.
Дух воинствующего империализма «Расы» характерен и для некоторых высказываний Франко того времени, и это позволяет предположить, что каудильо вполне искренне говорил о скором присоединении Испании к войне на стороне Гитлера. Но Риббентропу было мало обещаний. На отчет Шторера о беседе с Франко 20 января он ответил резким посланием и поручил передать его каудильо слово в слово. Там Риббентроп без обиняков утверждал: «Без помощи фюрера и дуче сегодня не было бы ни Националистической Испании, ни каудильо». Германский министр иностранных дел категорически отрицал, что Англия окажет помощь Испании, и, напротив, считал только Германию способной эффективно поддержать ее. Полагая, что война уже выиграна, он неохотно отмечал: «Закрыть Средиземное море, взяв Гибралтар, значит ускорить окончание войны. Это также открыло бы Испании путь в Африку со всеми вытекающими из этого возможностями. Для Оси, однако, эта акция приобретет стратегическое значение только в том случае, если провести ее в ближайшие недели. Иначе другие военные операции сделают это ненужным». Осудив «двусмысленное и нерешительное поведение» Испании, Риббентроп закончил послание ультиматумом: «Если только каудильо не присоединится к войне немедленно на стороне держав Оси, правительство Рейха предвидит конец Националистической Испании». Шторер тщетно пытался убедить Риббентропа смягчить тон письма66.
Послание было передано каудильо в четверг 23 января 1940 года. Франко «горячо утверждал, что он никогда не колебался и безоговорочно встал на сторону стран Оси, испытывая как человек чести благодарность к ним, и мысль избежать участия в войне не посещала его». Франко пространно и, видимо, искренне оправдывался, объясняя затягивание своего вступления в войну причинами экономического порядка. Глубоко уязвленный обвинениями Риббентропа, он решительно утверждал, что не отклонялся «ни на миллиметр от своего германофильского курса» и не делал никаких политических уступок Союзникам. Штореру стоило большого труда направить беседу в русло обсуждения центрального вопроса. Наконец он заявил, что, если Франко выполнит хорошо известное требование о вступлении Испании в войну, причем в сроки, установленные Третьим рейхом, Германия приступит к предварительной поставке товаров Испании. Франко сказал, что Совету обороны поручено изучить вопрос. Серрано Суньер считал: Германия, не оказавшая помощи Испании, должна принять на себя ответственность за то, что эта страна не готова к боевым действиям. Шторера расстроил «бесконечный уход в детали и отговорки не по существу», Франко казался ему нерешительным в сравнении с более твердым Серрано Суньером, однако Шторер сказал, что решение следует принять быстро, и Франко согласился67.