Политический спектр франкистского режима становился все более пестрым, а сам Франко все больше оказывался зажатым в узком пространстве между незаметными технократами и ультраправым «бункером», представители коего настойчиво осуждали «слабость» технократов. Изоляцию Франко отразила декларация объединенной ассамблеи епископов и священников от 13 сентября 1971 года. Ассамблея под председательством примаса кардинала Висенте Энри-ке-и-Таранкона отвергла франкистское деление испанцев на победителей и проигравших. В декларации Церковь просила прощения у испанского народа за то, что священнослужители не смогли стать «настоящими вершителями примирения»40. Поэтому вряд ли следует удивляться тому, что каудильо чувствовал себя в осаде. Он испытывал ностальгию по победам и триумфам 30-х и 40-х годов, внимательнее прислушивался к нашептываниям клики дворца Пардо и твердокаменных фалангистов, один из которых, Хирон, имел к нему прямой доступ.
Особое влияние на Франко оказывали технократы и «бункер», что наглядно обнаружилось 1 октября 1971 года, в день празднования 35-й годовщины прихода к власти Франко. Он объявил амнистию, под которую подпадало большинство проходивших по делу «Матеса», и сказал: «Если по политическим причинам мне пришлось помиловать убийц из ЭТА, почему я не могу сделать то же самое для добрых приверженцев режима, просто совершивших ошибку или оказавшихся немного невнимательными?»41 Каудильо выступил перед толпой сторонников с балкона Паласио-де-Ориенте. К этому событию готовились заранее, огромные плакаты призывали отдать дань тридцати пяти годам, проведенным Франко на его посту, или гласили: «Один день за целую жизнь» (Un dfa рог toda una vida). Он шел на поводу у правительства, сбившегося с пути, но поскольку привезенные со всей Испании скандировали «Франко! Франко! Франко!», все выглядело как в старые времена. Здесь были тысячи солдат, переодетых в гражданское. Ходили слухи, что Движение нарядило в рясы фалангисгских активистов, желая создать впечатление, будто многие священнослужители поддерживают каудильо, а не Ватикан. Не зная, что манифестацию организовало Движение, Франко очень растрогался, и это отразилось в его речи, где старые штампы облекались в форму заверений в блестящем будущем режима. Неистовый прием оживил его и укрепил в нем решимость остаться у власти. «Арриба» писала без всякой иронии: «Живые и даже мертвые кричали и радовались вместе с нами»42.
В речи по случаю открытия кортесов 19 ноября 1971 года Франко вспомнил о демонстрации поддержки на Пласа-де-Ориенте. «Шумную народную поддержку» он воспринял как одобрение его тридцатипятилетнего пребывания у власти. Самоуверенный тон каудильо не позволял заподозрить, будто он начал спрашивать себя, почему же его режиму понадобились ультраправые террористические команды для подавления недовольства рабочих й для того, чтобы усмирить клерикальную оппозицию43. Допуская возможность «сопоставления мнений» (contraste de pareceres) в ассоциациях и «братствах» (hermandades) строго в рамках Движения, Франко в то же самое время наглухо закрывал двери перед всем, что могло бы привести к созданию политических партий. Недавние забастовки на государственном автомобильном заводе СЕАТ он объяснял все той же неизменной мировой «осадой»44.
В 1972 году разложение в придворном кругу Франко усилилось. Его брат Николас оказался замешанным в одном из крупнейших финансовых скандалов диктатуры — так называемом деле о «масле Редондела». Обнаружилось, что пропало четыре тысячи тонн оливкового масла из государственного резерва. Оно хранилось в емкостях, принадлежавших маслоочистительной компании REACE (Refmerias del Noroeste de Aceites y Grasas S.A.). He учитывая того, что запасов могут хватиться, компания вовсю спекулировала маслом. Николас Франко был основным акционером компании. В период расследования дела шесть человек умерли насильственной смертью. Факт, что Николас связан с теми, кого обвиняли в мошенничестве, был окружен покровом тайны. Скандал сильно подействовал на каудильо. Сначала он пребывал в необычном для него раздражении, потом погрузился в депрессию и молчание45.
Разложение проявилось и в ином виде после того, как 18 марта 1972 года старшая внучка Франко — Мария дель Кармен Мартинес-Бордиу-и-Франко вышла замуж за Альфонсо де Бурбона-Дампьерре, старшего сына дона Хаиме и двоюродного брата Хуана Карлоса. Родственная связь с прямым наследником Альфонса XIII разожгла амбиции маркиза де Вильяверде и доньи Кармен. Они рассылали свадебные приглашения с надписью: «Его королевское высочество принц Альфонсо» (Su Alteza Real el Principe Alfonso) — на этот титул он не имел никакого права. Свадьба была куда роскошнее, чем церемония бракосочетания родителей невесты в 1952 году. В Пардо собралось две тысячи гостей, и все они снова увидели алчный интерес Кристобаля Марти-неса-Бордиу к руританским доспехам. Имельда Маркос, подруга родителей невесты, оказалась в числе немногих гостей из-за рубежа, приглашенных и согласившихся приехать. По желанию семейства, каудильо стал посаженым отцом (padrino) невесты, чтобы повысить статус мероприятия. Вид его внушал сострадание: глаза слезились, челюсть отвисла, руки дрожали.