Франко верил, что он восстал ради спасения Отечества — или, точнее, своей версии этого понятия — от проникновения в страну коммунизма и все средства для этого бьши хороши. Либералов и рабочих, голосовавших за Народный фронт, он не считал своими «соотечественниками». Участие Франко в астурийской кампании 1934 года позволяет предположить, что он станет относиться к рабочей милиции, которая будет препятствовать его продвижению на Мадрид, как к марокканским племенам, которые он усмирял с 1912-го по 1925 год. На первой стадии он будет вести себя так, словно воюет не с испанцами, а с расовонеполноценным врагом. Везде, где пройдут его марокканские наемники, они будут сеять страх и ужас, грабить взятые города и деревни, хватать и насиловать женщин, убивать пленных и глумиться над трупами5. Франко предполагал, что так и будет, и написал книгу, в которой ясно высказывал свое одобрение подобным действиям6. Если у него и возникали угрызения совести, то они, несомненно, таяли от сознания огромной важности задачи, которую он поставил перед собой и своими товарищами по мятежу. Франко знал, что если они проиграют, то будут расстреляны. В этой связи африканская армия оказалась бесценным приобретением, войсками террора, потери в которых не вызывали политических последствий7. Значение террора при достижении сиюминутных и долговременных целей Франко уловил инстинктивно. В течение Гражданской войны и после нее те из его врагов, кто останется в живых, будут сломлены страхом, не решатся перейти в оппозицию, будут искать спасения в политической апатии.
Присоединение к мятежу Франко, известного своей холодной решимостью и уверенностью в себе, и его выступление во главе испанских сил в Марокко подняло моральный дух заговорщиков по всей стране. «Таймс» назвала его «братом известного авиатора» и «генералом-перебежчиком». Правительство республики 19 июля лишило его воинского звания8. Из двадцати одного действующего генерал-майора лишь четверо выступили против правительства — Франко, Годед, Кейпо и Кабанельяс9. Многие офицеры сделали свой выбор, услышав о присоединении к мятежу Франко10. Не один испанский офицер воскликнул при этом в порыве радости: «Франкито с нами! Мы победили!» (Franquito estd con nosotros! Hemos ganado!)11 Они ошибались, считая победу уже завоеванной, и лишь Франко был среди них исключением: он считал, что война продлится пару месяцев. Путчисты же рассчитывали на молниеносный успех и установление военной директории по типу той, что создал Примо де Ривера в 1923 году. Они не учли мощи сопротивления рабочего класса.
Тем не менее на первых порах два способных генерала, Франко и Мола, действовали успешно. Пока Франко на юге испанской территории опирался на жестоких марокканцев, Мола на севере пользовался поддержкой наваррских карлистов из гражданских. В Памплоне прокарлистски настроенное население превратило переворот в празднество, высыпав на улицы и выкрикивая: «Да здравствует Христос-Вседержитель!» (Viva Cristo Rey!) Успех там и там вдохновил мятежников на наступление на Мадрид с двух сторон.
Восемнадцатого июля такая стратегия казалась еще делом будущего. Восстание увенчалось успехом только на севере и северо-западе Испании, а также в отдельных изолированных очагах на юге — в районах, где правые победили на выборах. В Галисии и в глубоко католических районах Старой Кастилии и Леона, где правые пользовались массовой поддержкой,' сопротивление мятежу было незначительным. Торговые города, находившиеся под сильным влиянием Церкви — Бургос, Саламанка, Самора, Сеговия и Авила — пали почти без борьбы. В Вальядолиде же, после того как генералы Андрес Сали-кет и Мигель Понте арестовали командующего VII военным округом генерала Николаса Молеро, их людям с помощью местной фалангисгской милиции почти сутки пришлось подавлять сопротивление железнодорожных рабочих, поддерживавших социалистов12. А в сельских районах Андалусии, где основную массу населения составляли безземельные сельскохозяйственные рабочие, власть оказалась у левых. В южных городах было иначе. В Кадисе рабочие объявили всеобщую забастовку, и город оказался в их руках, но на выручку путчистам пришли подкрепления из Марокко под командованием генералов Хосе Лопеса Пинто и Хосе Энрике Варелы и установили контроль над городом. Кордова, Уэльва, Севилья и Гранада пали лишь после ожесточенного сопротивления. В Севилье, столице Андалусии и самом революционном городе на юге Испании, власть захватил долговязый неуравновешенный Кейпо де Льяно и кучка его сообщников по заговору. Обманом и наглостью они захватили штаб местной дивизии. Кейпо считался республиканцем, пока Алкала Самору — его свойственника — не сместили с президентского поста, после чего Кейпо возненавидел режим лютой ненавистью. Возможно, искупая свое республиканское прошлое, он, как все ренегаты, вскоре прославится своей жестокостью, впервые продемонстрированной им в рабочих кварталах Севильи во время подавления сопротивления мятежу13.