От размышлений о природе власти, которые неминуемо приходят в голову каждому правителю, султана отвлекло воспоминание о глупце, решившем отличиться перед битвой. Чего он добивался? Лишился жизни, добро бы в бою, а то...
Внезапно Салах ед-Дин понял, отчего теперь ему так не давал покоя незадачливый боец. Кобыла, его кобылу полководец запомнил, потому что довольно долго наблюдал за её хозяином, разъезжавшим между двумя армиями. Тогда её забрал победитель, но теперь...
«И халат его, — мелькнуло в голове у султана. — Ну, конечно, тот рыцарь взял всё, а теперь его добычей завладел кто-то из моих воинов. Всё правильно... Нет, неправильно!»
Как же живучи страхи, что некогда поселились в сердце человека! Тот, кто многие годы ждал подлого удара, даже в момент собственного триумфа не забыл о том, как вскакивал ночью в холодном поту, преследуемый кошмарами, полными злобных убийц. В одно мгновение Салах ед-Дин понял: воин, который сидит в седле лошади покойного глупца из Мангураса, не правоверный, хотя всё, и одежда, и головной убор, и даже сапоги, всё, вплоть до сабли и пики, которой он как будто бы небрежно поигрывает, время от времени подкидывая в руке, обличает в нём сарацина. Что-то неуловимое, что-то такое... Внезапно султана осенило:
«Шпоры! У него франкские шпоры! О Аллах! Взгляд! Он смотрит сюда! На меня!»
Повелитель всего Востока не успел даже шевельнуться, но переодетый христианин словно бы прочитал мысли султана и, осознавая, что раскрыт, пришпорил кобылу, развернулся и помчался прямо на счастливого победителя латинян, поднимая над головой пику. Салах ед-Дин не понимал, что он кричал, но догадывался.
— Подохни! Подохни, сволочь! Подохни, предатель! — вопил воин по-французски.
Всё происходившее казалось настолько невероятным, что растерялись даже опытные стражи, чьей единственной обязанностью являлось обеспечение безопасности господина Кто-то бросился наперерез, но поздно — всадник уже метнул пику! Однако, по счастью, меткостью он не отличался, и она, просвистев в воздухе, угодила в кого-то из свитских султана, но и его не убила, а лишь ранила.
Больше ничего латинянин сделать не успел. Несколько рук вцепились в уздечку коня, в одежду всадника, и тот в считанные мгновения оказался на земле, а потом его с закрученными за спину руками притащили к подножию постамента, на котором возвышался трон Салах ед-Дина.
Взлетела к небу сабля одного из стражей, но султан сделал знак и спросил через толмача:
— Ты — христианин, ведь так?
— Да, — ответил тот по-арабски.
— Ты знаешь язык правоверных?
— Смотря по тому, кого ты называешь правоверными. Твой язык я знаю, если хочешь спросить меня, спрашивай. Переводчик не нужен.
— Я вижу, — согласился Салах ед-Дин и подумал: «Что ж, князь Ренольд, как видно, вы ошиблись, и среди христиан есть такие, кто предпочитает победу любой ценой победе в честном бою!» — Как твоё имя? Откуда ты родом?
— Меня зовут Жослен, — нехотя произнёс рыцарь, — прозывают Ле Балафре, по-вашему — аль-Маштуб. Я родился в Антиохии.
— Ты благородный человек?
— Я — рыцарь.
— Зачем же ты хотел убить меня столь подлым образом?
— Не тебя.
— Вот как? — удивился повелитель всего Востока. — А кого же?
— Предателя.
«О Аллах! — взмолился султан. — Все сегодня как сговорились! Только и разговоров, что про предательство! Когда-нибудь это кончится? Ну и денёк!»
— Шпиона, которого ты послал к предателю Раймунду, — пояснил Жослен и прибавил с сожалением: — Жаль, что промахнулся.
— Мой верный Улу, — окликнул Салах ед-Дин, поняв, о ком идёт речь. — Приблизься-ка сюда. — Когда соглядатай подошёл, он спросил его: — Ты знаешь этого человека?
— Да, великий повелитель. Это — Жослен Храмовник.
— Он член братства Храма?
— Нет, великий, — покачал головой шпион. — Таково его прозвище, сам он слуга князя Петры, которого вы изволили казнить собственной рукой за злодеяния, совершенные против правоверных.
— Даже так?
— Ты ошибся, предатель, — буркнул Жослен. — Я — тамплиер не только по прозванию.
— Ты продолжаешь это утверждать? — переспросил султан. — Подумай, прежде чем сказать.
— Чего тут думать?
— Тебе, наверное, неведомо, что я приказал суфиям казнить всех храмовников, захваченных на поле боя? — поинтересовался Салах ед-Дин. — Ты, как тамплиер, можешь разделить их судьбу. Наверное, ты не знал?