Дело было в июле, надо полагать, Конрад спешил в Акру к восемьдесят восьмой годовщине празднования освобождения Иерусалима латинянами. Разумеется, никто на судне даже и понятия не имел о страшной катастрофе, постигшей королевство. Однако, когда корабль стал входить в гавань, капитан выразил своё удивление тем, что не звонит колокол, который подавал голос всякий раз, когда в порт прибывало какое-нибудь судно. Так или иначе, приказа бросить якорь капитан не отдал. Когда появился таможенник-араб, никто особенно не удивился, поскольку мусульмане в Утремере часто занимали подобные должности. Однако, когда араб как ни в чём не бывало сообщил капитану о том, что Акра уже три дня как принадлежит Салах ед-Дину, некоторые из пассажиров, в том числе и Конрад, были, мягко говоря, удивлены.
Случилось это 13 июля, а 14-го корабль уже причаливал в Тире, где собрались все те, кому удалось вырваться из котла на Рогах Хаттина. Все бароны и рыцари, конечно, были абсолютно деморализованы и довольно охотно признали Конрада своим лидером, тем более что большой специалист по сдаче городов, Балиан Ибелин, вскоре отправился в Иерусалим, а граф Триполи поспешил укрыться в своей вотчине, где уже в конце года скончался от плеврита, завещав графство крестнику Раймунду Антиохийскому, старшему сыну Боэмунда Заики. Правда у некоторых историков существует мнение, что граф скончался от раны, но это едва ли верно. Один французский исследователь прошлого века говорит, что сорокасемилетний Раймунд умер от горя и скорби о потерянном королевстве. Кто его знает? Может быть, и так, но... думается, вряд ли.
Так или иначе, Конраду никто не мешал. Он выбросил в ров знамёна Салах ед-Дина, которые тот прислал, когда начались переговоры. Тогда султан велел подвести к стенам отца Конрада, Гвильгельмо Старого, и пообещал сыну, что казнит старика, и... как пишет современный английский исследователь: долг рыцаря и крестоносца возобладал в Конраде над сыновними чувствами. Разумеется, султан просто пугал, как и следовало ожидать, он не стал приводить своей угрозы в действие.
А как же не хватало франкам накануне решительной битвы с врагами такого вот воителя, как Конрад де Монферрат! Как поступил бы он, окажись на месте Гюи? Отдал ли бы он приказ выступать на помощь Тивериаде или предпочёл бы выжидательную тактику пуленов? Думается, он выбрал бы первое. Судя по некоторым фактам, третий сын престарелого маркиза обладал качествами, которые отличали знаменитых крестоносцев Первого похода, Бальдуэна Булоньского, Раймунда де Сен-Жилля и Боэмунда Отрантского. А как поступил бы на месте короля Гюи в Сефории 2 июля 1187 года тот же Боэмунд? Как сказал английский писатель, автор одной из многочисленных историй Крестовых походов Альфред Дагган: «When in trouble Bohemond always fought». — Когда Боэмунд находился в большом затруднении и не знал, как поступить, он принимал решение сражаться.
Трудно сказать. Догадки есть догадки. Ясно одно, как бы там ни складывалась ситуация, до тех пор, пока король не отдал приказа разбивать лагерь в безводной местности, франки ещё не проиграли кампанию. Возможно, даже тогда, когда наступило утро дня святого Мартина, не всё было потеряно. Вероятно, находись войско под началом опытного и пользующегося уважением полководца, даже пехотинцы повели бы себя иначе. В те времена порой хватало пламенной речи, чтобы изменить настроение людей и иной раз диаметрально изменить ситуацию. Не случайно же Наполеон Бонапарт считал, что армия баранов, предводительствуемая львом, сильнее армии львов, которой командует баран.
Как бы там ни было, случилось то, что случилось, потому нам остаётся лишь продолжить подведение итогов.
Итак, Конрад показал Салах ед-Дину зубы, но султан не оценил всей зловещей прелести этого оскала. Позднее повелителю Востока пришлось раскаяться в том, что он не предпринял более решительной попытки взять Тир в победном июле, в конце года сделать это оказалось просто невозможно. Франки не просто оборонялись, они даже огрызались, осуществляли дерзкие вылазки, убивали правоверных, топили их корабли. Вскоре Конрад сделался признанным лидером латинян Утремера. Салах ед-Дин решился на хитрость: он освободил Гюи, полагая, что появление в Тире законного короля вызовет раскол в лагере христиан. Так бы, скорее всего, и произошло, но только Конрад не пожелал даже впустить Гвидо в город, закрыв ворота перед его носом.
Как ни странно, но дальновидность султана, проявленная им в случае с освобождением Гюи, принесла мусульманам одни лишь хлопоты, и весьма неприятные. Оскорбившись ответом Конрада, Гвидо не поджал хвост, как можно было бы предположить, а со своей маленькой дружиной двинулся к Акре и... осадил её. У него сыскалось немало последователей, и скоро лагерь иерусалимского короля, разбитый на горе Турон (теперь Тель эль-Фуххар) у речушки Белус в миле на восток от Акры, стал разрастаться. Мусульмане поначалу не приняли его всерьёз, но... На сей раз капризный характер короля как нельзя лучше послужил на благо дела латинян на Востоке. Гвидо положил начало реконкисте, первый этап которой закончился в мае 1191 года взятием Акры крестоносцами Третьего похода и казнью трёхтысячного гарнизона мусульман.