Выбрать главу

Мне жалко молодые годы,

Хоть жил я многих веселей

До незаметного прихода

Печальной старости моей;

Не медленной походкой дней,

Не рысью месяцев, - умчалась

На крыльях жизнь, и радость с ней,

И ничего мне не осталось 1.

1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 40. Перевод Ф. Мендельсона.

Не будем слишком углубляться в исследования любовной раздвоенности Вийона. В переменах нет никакой раздвоенности. Любовь погибла, но любовь была. "Я смеюсь, плача" - это философия, но это также и литературное клише. Раздвоенность Вийона исчезает, как только становится ясным, что он боится быстротечного времени, а время бежит и походя изменяет мир. Между волокитой Вийоном и поэтом, отрицающим любовь, - расстояние в несколько лет, несколько женщин и несколько разочарований.

В ад низвергнут печальный собрат Толстухи Марго. За эту любовь сначала платят, чувства же здесь ведут к нищете. Одна из баллад Вийона, написанная на арго кокийяров, позволяет увидеть мир, где любовь - обман и где, ласкаясь, крадут кошелек, не больше и не меньше как во время игры в триктрак. Тут любить - значит раскошеливаться.

Тут, глядя вверх, сказал один босяк:

"Башлей в помине нету, хоть ты плачь.

Она меня обчистила, да так,

Что позавидует любой щипач,

И шасть, подлюга, к своему коту,

А трахнул я ее всего разок.

Вот и терпи такую срамоту,

Вот и кляни свой тощий кошелек!" 1

1 Перевод Ю. Стефанова.

Вийон страдал. Он любил и был обманут. Какой бы ни была Катрин де Воссель, она оставила молодого Франсуа ради других поклонников. Он, конечно, был несносным, вмешивался в то, что его не касалось. Его вытолкали за дверь. Его поколотили. Забавная свадьба, скажет потом поэт, который завещает двести двадцать ударов хлыстом свидетелю потасовки. Возможно, этот Ноэль Жоли был как раз в ту минуту счастливым соперником.

Несколько ночей провел под дверью Катрин злосчастный любовник, слишком болтливый, но вынужденный вещать в пустоту. Его доверием злоупотребили так же, как любовью. Бедный Вийон видел Катрин совсем другою, какою она была на самом деле, когда притворялась, что слушает его. Если б он знал...

Его глубоко ранили, и речь не только о разочаровании в любви. Наткнувшись, сам того не подозревая, на "пещеру" Платона, поэт поставит под сомнение весь мир. Целую нить противоречий сплело время, когда речь зашла о Прекрасной Оружейнице. Время обезображивает, старость - не завершение, а отрицание молодости.

Что стало с этим чистым лбом?

Где медь волос? Где брови-стрелы?

Где взгляд, который жег огнем,

Сражая насмерть самых смелых?

Где маленький мой носик белый,

Где нежных ушек красота

И щеки - пара яблок спелых,

И свежесть розового рта? 1

На эти вопросы, которые как бы задает сама себе женщина, стих за стихом отвечает старость.

В морщинах лоб, и взгляд погас,

Мой волос сед, бровей не стало,

Померкло пламя синих глаз,

Которым стольких завлекала,

Загнулся нос кривым кинжалом,

В ушах - седых волос кусты,

Беззубый рот глядит провалом,

И щек обвисли лоскуты... 2

1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 55. Перевод Ф. Мендельсона.

2 Там же. С. 56.

В представлении о красоте Вийона многое может удивить волокит XX века. Широко расставленные глаза, раздвоенный подбородок больше определяют стиль, нежели реальный образ; поэт не любит сросшиеся брови, а ямочки на щеках его умиляют...

Зеркало времени не менее сурово к телу, чем к лицу. Поэт описывает тело женщины.

Где белизна точеных рук

И плеч моих изгиб лебяжий?

Где пышных бедер полукруг,

Приподнятых в любовном раже,

Упругий зад, который даже

У старцев жар будил в крови,

И скрытый между крепких ляжек

Сад наслаждений и любви?

И еще: старость - это увядание всего. Только стихи приемлют весь ужас, заключенный в портрете: в них чувствуется грусть, замаскированная иронией.

Вот доля женской красоты!

Согнулись плечи, грудь запала,

И руки скручены в жгуты,

И зад и бедра - все пропало!

И ляжки, пышные бывало,

Как пара сморщенных колбас...

А сад любви? Там все увяло,

Ничто не привлекает глаз 1.

Отречение

Катрин де Воссель - женщина двуличная. Поэт оплакивает свою доверчивость, а не наслаждения: он принял пузырь за фонарь, а свинью за ветряную мельницу.

Всегда, во всем она лгала,

И я, обманутый дурак,

Поверил, что мука - зола,

Что шлем - поношенный колпак 2.

Обман питает сомнения. Здесь все наоборот, все борьба противоположностей. Не только время обман - все на свете фальшиво. Уже цитированная баллада говорит об этом без прикрас: стережет лишь заснувший, верить можно лишь отступнику, любовь проявляется в лести... За риторикой антонимов чувствуется боль доверчивого поэта, обманутого кокеткой. "Так злоупотребили моей любовью". Вийон предвосхищает Альцеста. С горькой проницательностью логика он извлекает для себя урок:

Любовь и клятвы - лживый бред!

Меня любила только мать.

Я отдал все во цвете лет,

Мне больше нечего терять.

Влюбленные, я в вашу рать

Вступил когда-то добровольно;

Забросив лютню под кровать,

Теперь я говорю: "Довольно!" 3

1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 56. Перевод Ф. Мендельсона.

2 Там же. С. 64.

3 Там же. С. 65.

Глава XXI

Будете повешены!

Нотариус Ферребук

Он болен. Он сторонится людей. Служащие Шатле не забыли его имени, но теперь тут некому защитить его: Робера д'Эстутвиля здесь больше нет. Новый прево, Жак де Вилье, сир де л'Иль-Адам, - из тех, кому недостаточно хороших стихов, чтобы выиграть обреченное дело. Лейтенант уголовной полиции теперь Мартен Бельфэ, человек безжалостный; Вийон, насмешничая над ним, своим возможным палачом, вывел его в "Завещании". Поэту нужно остерегаться этих людей. Но надо жить, а рассуждать да морализировать - этим не прокормишься.

Что у него на совести теперь, в октябре 1462 года, когда он, Франсуа Вийон, вновь оказывается в Шатле? Вина невелика - воровство. Грех небольшой, и Вийона быстро освободили бы, дело осталось бы без последствий, если б у судьи была короткая память. Но ведь нашли наконец одного из участников грабежа Наваррского коллежа!

Будучи в ладу с правосудием по делу, приведшему его в мёнскую темницу, Вийон и теперь был бы лишь вором в бегах, которого не слишком усердно разыскивают, но тем не менее разыскивают, как соучастника в деле ограбления Наваррского коллежа. Послали за мэтром Жаном Коле, главным попечителем теологического факультета. Извлеченный из своей камеры, поэт признается наконец в краже, про которую почти забыл.