Выбрать главу

До чего доводит отсутствие денег… Он еще продолжит в том же духе. Двор Бурбона имел также ту особенность, что деловые люди там охотно изображали аристократов. Пьер де Нессон, сын суконщика, долго силился задавать тон и для этого написал «Поэму Войны», дерзко откликнувшись на «Поэму Мира» Алена Шартье. Но Нессон не смог скрыть, что был новичком в рыцарском деле, и его опусы смешили как буржуа, так и представителей древних аристократических фамилий.

Но разве можно в среде, славящейся своей неискренностью, быть столь прямодушным? Если ему хочется быть своим среди разбогатевших торговцев, может ли он позволить себе выказать к ним пренебрежение? Голодный поэт страшно далек от мира, где место каждого определяют деньги. «Куртуазность» здесь — всего лишь личина, и придворные Жана Бурбонского честно примеривают ее, а личное влияние герцога создает действенное равновесие между обществом и той жизнью, о которой оно грезит. Он нанимает артистов, собирает поэтов, организует праздники. Жан II Бурбонский менее склонен к роскоши, чем герцог Бургундский, ибо не так богат, к тому же он не так уж молод и не столь знаменит своими победами, как герцоги Орлеанский и Анжевенский, зато умеет объединять людей и мысли.

КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЯМ

И снова поражение. Можно подумать, что дорога Вийона вымощена неудачами или что ему постоянно мешает собственный независимый нрав. Он не попадает на службу к герцогу Бурбонскому так же, как прежде не смог услужить герцогам Анжуйскому и Орлеанскому. И неважно, дали ему шесть экю или нет. И к концу жизни Вийон не приоденется в ливрею, не будет менестрелем, нанятым для того, дабы знатная особа в любой момент могла располагать его поэтическим даром. Все отъединяет его от этих людей — тот играет на виоле, этот искушен в шахматах. Он сам к этому времени определил свое место в жизни; Вийон перечисляет недуги, которые одолевают человека, не способного заработать даже трех су. Он пишет стихи, насмешничает, «прославляет», борется. Он придумывает фарсы, игры, наставления. Он из тех, кого хорошо принимают и чей талант оплачивают, но не из тех, кого причисляют к многослойной, но единой социальной группе, именуемой двором. Рефрен «Баллады поэтического состязания в Блуа» — четкое осознание собственной судьбы:

Я всеми принят, изгнан отовсюду[268].

Теперь с миражом покончено. Тот Вийон, который возвращается в Париж осенью 1461 года, растерял иллюзии, но возмужал от страданий. Он размышляет над своей судьбой. Это обращение к своему прошлому отражено уже в «Споре Сердца и Тела Вийона», где поэт беседует с самим собой и где в диалоге души и тела к разочарованиям примешиваются добрые воспоминания. Мы не можем с уверенностью сказать, могла ли концовка этого произведения просветить архиепископа Орлеанского, в чем действительно виновен заключенный в тюрьму бродяга. Во всяком случае, особая тональность разговора убеждает нас, что «Спор» не обычное словесное упражнение в диалоге с самим собой, приеме, которым более или менее удачно пользовалось столько риториков до и после Вийона.

Одна мысль превалирует в размышлении бедолаги, вырвавшегося из заточения: он чувствует, что конец уже близок. Он скажет об этом в «Большом завещании»: силы его на исходе. Так начинается «Спор» — с признания в своей немощи. Сухой и черный — так характеризовал он себя недавно. Теперь мужество его покидает. Он слишком хотел жить.

— Кто там стучится? — Я. — Кто это «я»? — Я, Сердце скорбное Вийона-бедняка, Что еле жив без пищи, без питья, Как старый пес, скулит из уголка. Гляжу — такая горечь и тоска!.. — Но отчего? — В страстях не знал предела! — А ты при чем? — Я о тебе скорбело Всю жизнь[269].

Вийон мыслит трезво. Его жизнь прожита, а ведь он мог бы жить иначе. Он сам все испортил. Он «бедняга Вийон», забившийся в угол, как старый пес. Вот и «скулит» из своего угла. Он одинок.

— Чего ты хочешь? — Сытого житья. — Тебе за тридцать! — Не старик пока… — И не дитя! Но до сих пор друзья Тебя влекут к соблазнам кабака. Что знаешь ты? — Что? Мух от молока Я отличаю: черное на белом[270]

Возраст не прибавляет мудрости. Все, чему научился поэт, — признавать очевидное. Винить во всем надо лишь самого себя — но если бы он был просто дураком!

— Мне горько, а тебя болезнь твоя Измучила. Иного дурака Безмозглого еще простило б я, Но не пустая ж у тебя башка[271].

Покорно, даже обреченно Вийон все же корит Судьбу за свою нищету. Больше, чем в мудрость, дающую разуму власть над миром, Вийон верит в неблагоприятное расположение светил, которое предопределило его жизненный путь. Как все сложилось, так он и живет.

— Мне больно… Эта боль — судьба моя: Гнетет Сатурна тяжкая рука Меня всю жизнь! — Сужденье дурачья! Всяк сам себе хозяин, жив пока, И… вспомни Соломона-старика: Он говорил, что мудрецу всецело Послушен рок и что не в звездах дело… — Вранье! Ведь не могу иным я стать, Как никогда не станет уголь мелом! — Тогда молчу. — А мне… мне наплевать[272].

Мораль диспута в следующем: перестанем философствовать. Ну что ж, пусть так! Вийон заканчивает спор акростихом. К чему советы? Уже слишком поздно.

— Ведь жить ты хочешь? — Мне не надоело. — И ты раскаешься? — Нет, время не приспело. — Людей шальных оставь! — Во как запело! Людей оставь… А с кем тогда гулять? — Опомнись! Ты себя загубишь. Тело… — Но ведь иного нет для нас удела… — Тогда молчу. — А мне… мне наплевать[273].

Глава XIX

вернуться

268

Вийон Ф. Лирика. М., 1981. С. 140. Пер. И. Эренбурга.

вернуться

269

Там же. С. 146.

вернуться

270

Там же.

вернуться

271

Вийон Ф. Лирика. М., 1981. С. 147. Пер. Ф. Мендельсона.

вернуться

272

Там же.

вернуться

273

Там же.