Стоит ли говорить, что спящий писец не может переписывать распоряжения и что в словах «Большое завещание» заключается ирония; ведь «Большое завещание» — это предписание вроде тех, что читают во время проповеди по воскресеньям во всех приходах Франции. Слабеющее сердце также введено в мизансцену: это завещание in articulo mortis[277]. И в вымысле поэт идет до конца.
Строфы, появившиеся в конце 1461 года, — частично переделка «Малого завещания» 1456-го. Вийон высмеивает и ваших и наших, повторяет удачные образы. Он в ярости, но главное — он забавляется. Больной ли, здоровый, Вийон обдуманно осуществляет свой литературный выход. И вполне сознательно включает в новое произведение перечисление всего, что прежде написал. Стихи на случай находят в этом новом «Завещании» место наряду со стихами, где автор развивает новые темы — темы подлинного завещания.
Когда Вийон вызывает к жизни или пересматривает прошлые завещания — в этом тоже участвует вымысел, как и в сведении счетов. Поэт — человек с жизненным опытом, ему знакомы предосторожности юриста, состоящие в том, чтобы сделать манеру изложения предельно ясной, дабы избежать будущих судебных процессов, основой коих стала бы противоречивость толкования текстов. Используя благоприятную возможность, поэт, не могущий пожаловаться на отсутствие вдохновения, не желает добровольно отказаться от 320 стихов «Малого завещания» и помещает их в новой антологии. Вийон как бы возобновляет «Малое завещание» и оглашает его.
В отсутствие Вийона парижская молва превратила «Малое завещание» в действительное завещание поэта. Возможно, все поспешили представить Вийона перешедшим в мир иной. Но он высоко поднимает древко «Малого завещания», так что мало-мальски внимательный читатель понимает, что к чему.
Как всегда, вымысел у Вийона имеет двойной смысл. Несмотря на то, что его философия не особенно оригинальна, это произведение 1456 года все кому не лень представляли действительным завещанием. «Оставляю волею Господа Бога…» Однако Вийон не собирался умирать, и те, кто расценил его как завещание, глубоко заблуждались. Иначе говоря, завещание 1456 года — это игра, а кто принял ее всерьез, сам повинен в ошибке. Завещание же 1461 года — чистосердечно.
Правда, Вийон и тут подмигивает. Он не думает дарить уже подаренное: всем известно, что это чистейшая фантазия. Но он вновь возвращается к своим старым шуткам, только делает их более тонкими. И приступает к главному: речь идет о бастарде де ла Барре. Этого сержанта Шатле на самом деле зовут Перренэ Маршан, а парижане знают его больше как сутенера в борделях и служащего королевской юстиции. В «Малом завещании» ему отказывают мешок с сеном, дабы он мог заниматься любовью.
«Большое завещание» вернется к этой теме, чтобы подтвердить сказанное. Вийон закладывает «всю свою землю» для выполнения завещаний былых времен. Маршан получает дополнительные дары: старые циновки. Смысл даров остается прежним: быть наготове, то есть сжимать, обнимать, душить[279]. Циновка — для любви наспех…
«Завещание», своего рода школьное упражнение, призывает публику подумать, а публика уже привыкла к двусмысленностям. Когда Вийон говорит, что оставил любовные игры, он в том же самом стихе сетует на невезение и обвиняет своего неверного друга:
Другой занимает его место, потому что его желудок полон. Это один смысл. Но каждый парижанин знает, что chantier — это подпорка для винной бочки, уже початой. И значит, тот, кто занял место Вийона, полон до краев вином. Тот, кто занимает место голодного, ко всему еще и пьяница.
Есть и такой смысл: некоторые толкователи считают, что стих несет в себе эротическое начало. Chantiers — это деревянные палки, которыми затыкают бочки… Не один только желудок здесь имеется в виду.
Если разделить на части слова, чему с охотой предаются толкователи текстов Вийона, то получается вот что: RAMpli sur les CHANTiers — это Маршан (MAR-CHANT). Если верить некоторым поэтам XX века, и прежде всего Тристану Цара, известному своими изысканиями в игре слов, то любителям каламбуров откроется такой смысл: Вийон уступил свое место Итье Мартану.
Подобные манипуляции позволяют прийти к новым толкованиям прежних или новых стихов поэта Вийона. И Вийон, как мы видели, окажется кокийяром, известным под именем висельника Симона Ле Дубля.
Но не следует увлекаться разного рода толкованиями: публика XV века чаще состояла из слушателей, нежели чтецов, а слушатель, понятное дело, не может вернуться к первым строкам, как читатель.
Помимо шуток и сведения счетов это также время прозрения. «Большое завещание» — экзамен на здравомыслие; Вийон пока еще не при смерти, но он знает, что конец близок. Даже если иметь в виду лишь смерть для литературы, то и тут выражаемое им сожаление вполне искренне. Подводя итоги, он оправдывает себя.
Родись он богатым, он был бы честен. Совсем как пират Диомед. И коли бы Вийон занимался науками, а не безумствовал, жил бы в собственном доме и спал бы на мягкой постели. Он расплачивался за все мудрыми изречениями Екклезиаста, забывая последнее из них.
279
По-французски: tenir sene, c’est enserrer, embrasser, étreindre. B поэтическом переводе этих слов нет.
281
Au fort, quelqu'un s’en récompence
Qui est rempli sur les chantiers.