Людмила Бояджиева Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века
…Я понял: он умирает. В палате интенсивной терапии Лос-Анджелесской клиники, окруженный детьми и женами, взволнованным медперсоналом, безмолвными секьюрити, он тихо уходит под прощальные всхлипывания близких и замирающее пиканье аппаратов. Король, Мистер Голубые Глаза, Золотой Голос Америки, Президент шоу-бизнеса — великий Фрэнк Синатра.
Мой отец.
Я все-таки написал эти слова. И пусть кто-то сочтет меня авантюристом или психом, я вправе сказать это. Восемь последних лет я жил только мыслями о нем, я следил за ним, обдумывал в деталях почти невероятные обстоятельства моего рождения и только сейчас, в преддверии его смерти, решился высказать свою полную убежденность — никому не известный сын Фрэнка Синатры живет на этом свете уже сорок пять лет. С того момента, как в клинике Уганды жене знаменитого певца, блистательной голливудской диве Аве Гарднер, объявили о том, что у нее случился выкидыш. В эту знакомую всем историю судьба внесла одну маленькую поправку: почти семимесячный плод мужского пола весом тысяча пятьсот сорок грамм выжил. Каким образом и почему это случилось, я изложил подробно в своих записках.
Сразу же заявляю: я не собираюсь принимать участия в разгоревшейся уже борьбе за наследство Синатры. Я не рассчитываю на дешевый успех запоздалого скандала и утверждение своих прав. Я даже не намерен издавать свою рукопись, вернее, заметки, сделанные в часы раздумий. Просто соберу их в папку, в надежде… На что я, собственно, надеюсь, чего хочу? Хочу видеть его — моего отца. До слез, до сердечных спазмов. И знаю, что никогда уже не смогу сделать этого. У меня голубые глаза и его лицо. У меня смоляные волосы матери. Не доказательства? Разумеется. Да и к чему мне они? Тот, кто, возможно, прочтет эти записи, надеюсь, оценит мое затянувшееся молчание. Ни деньги, ни известность мне не нужны. Я одинок. Я болен. И нет на свете ничего, что могло бы изменить мою жизнь к лучшему.
Фантастические рассказы и мыльные оперы не в чести у серьезных людей. Но реальность зачастую куда богаче вымышленных сюжетов. Только вместо хеппи-энда, раскрывающего в финале хитросплетения странных случайностей, действительность хранит свои тайны. Пусть останется и еще одна — ни своего настоящего имени, ни подлинных имен людей, принимавших участие в моей истории, я называть не буду. Я лишь хочу, чтобы обо всем этом кто- то знал. Я гордился ими, страдал за них, стыдился и восхищался. Я любил и ненавидел их — отца и маму. Смутные чувства с примесью обиды или надежды забыты. Неразделенная любовь — вот и все, что останется от моей жизни. Жизнь уйдет. А любовь… Не правда ли, даже такая — нелепая, изломанная, безответная любовь — бессмертна?
От составителя
Осенью 1998-го я вернулся домой после продолжительного отсутствия. Среди бумаг и рекламного хлама, доставленного почтой, я обнаружил бандероль, имя отправителя которой мне ни о чем не говорило. Распечатав конверт, я начал читать находящуюся в нем рукопись и не мог остановиться, пока не завершил чтения. Записки Мартина 3. поразили меня, и я долго задавал себе вопрос: что делать с ними? Подозревал мистификацию, шутку и, наконец, решил встретиться с автором. Я нашел дом и квартиру отправителя, но самого Мартина, увы, не застал в живых. Автор этих строк умер в одиночестве в мае 1998-го, через три дня после смерти Фрэнка Синатры. Он умер от разрыва сердца, пытаясь прорваться с тысячными толпами фанатов к гробу великого Фрэнки. Это я узнал от хозяйки его убогого жилья, сохранившей две толстые папки — вырезки из журналов и газет с фотографиями Синатры и Гарднер.
Признаюсь, личность великого Фрэнки мне далеко не безразлична: я неплохо исполняю его репертуар и тем зарабатываю на жизнь. Причем зарабатываю хорошо — мир помнит Мистера Голубые Глаза.
Мое скудное журналистское прошлое и простое любопытство неоднократно заставляли меня возвращаться к исписанным тетрадным листкам Мартина 3. Наконец я все же сделал это: написал историю Фрэнка и Авы. Написал, исходя из записей Мартина, состоящих не столько из сведений, полученных от прессы, сколько из прозрений, которые, как он полагал, вполне естественны для сына, оставленного провидением на этом свете столь чудесным образом. Не исключено, что бедный малый страдал каким-то расстройством психики, полагая, что получил доступ к закрытой информации бытия отца и своей подлинной матери — великолепной Авы Гарднер. Как сказали бы некоторые любители фэнтези: «Черпал знание из всемирного информационного поля».