— Ага! — сказал папа Дитцен, поднимая с земли гусиную грудную кость и пряча ее в карман (недурной будет «чижик» для Ахима). — Ага! А уж о твоем дружке, Мушка, о барсуке Фридолине, лисы тоже позаботились!
Мушка кивнула грустно, но не очень. Тот августовский день, когда она смотрела, как принимает солнечные ванны забавный маленький зверь, остался далеко позади. С тех пор столько всего произошло! Фридолин был теперь для Мушки всего лишь воспоминанием, а не частью ее жизни.
И в последующие дни тоже много чего случилось: конец февраля принес с собою теплый влажный ветер, лед на озере стал серым и полосатым, и мать запретила детям ступать на него. Затем в одно прекрасное утро он вовсе исчез, и приходилось только удивляться, куда за такое короткое время девалась такая масса льда. Отец говорил, что лед впитал в себя воду и опустился на дно.
Шаг за шагом, все быстрее приближалась весна. Казалось, только что все прислушивались к первым птичьим трелям и восторгались ранними крокусами в саду, и вот уже все вокруг зазеленело, вновь зацвели фруктовые деревья, первые ветки сирени принесли в дом и поставили в вазы.
В это время всегда страшно много работы и в поле, и в саду, и на птичнике. Гусята разбегаются во все стороны, мать на неогороженном поле сеет раннюю морковь, отец вместе с Матье разбрасывает по полям навоз. В этом году помощников еще меньше, чем в прошлом, а значит, больше работы. Каждый, у кого есть руки, должен заниматься делом, и Мушка, которая теперь бывала дома только по воскресеньям и на каникулах, а в остальное время ходила в школу в городе, тоже, естественно, не оставалась в стороне от всех этих трудов.
Наоборот, она помогала с восторгом, и не только матери, но и отцу и Матье. Она помогала сеять кукурузу. Ее опять сеяли на берегу озера, но уже, разумеется, на другом участке. Однако именно Мушка задумчиво произнесла, насыпая себе в передник новую порцию кукурузных зерен:
— Надо надеяться, в этом году Фридолин не набредет на нашу кукурузу.
— Да что ты такое говоришь, Мушка! — испуганно воскликнул отец. — Никакого барсука здесь больше нет. Ведь лисы убили твоего Фридолина, ты же помнишь.
— Конечно, папа, — отвечала Мушка и больше разговоров о барсуке не возникало.
Но отец был очень напуган, тем более что в этом году кукуруза стала еще милее его сердцу, чем в прошлые годы. Не только оттого, что с кормами теперь стало хуже, чем когда-либо прежде, но и потому, что на этот раз он своими руками обрабатывал поле, своими руками сеял, потому что от непривычной работы спина у него здорово болела. Так всегда бывает: добытое с потом и кровью много дороже дареного, того, к чему ты не приложил никаких усилий.
В последующие недели отец проникся еще большей любовью к кукурузе, так как ему пришлось собственноручно прополоть ее четыре раза: сорняки в этом году буйно шли в рост. Его спина уже не выдерживала таких нагрузок.
А кукуруза росла на диво, словно хотела своим безукоризненным видом, без единого прогала, вознаградить все затраченные на нее усилия. Сердце отца радовалось, когда он смотрел на свою кукурузу: в этом году он наведывался к ней чаще, бывало, что и каждый день.
Поэтому настроение его сильно омрачилось, когда он узнал, что в округе опять появился барсук. Выяснилось это благодаря курам: они вновь проникали в огород, а под забором, отделяющим птичник от огорода, появились лазы. Отец не стал разглагольствовать в ответ на эту неприятную новость, слишком уж выжидательно смотрели на него дети, Мушка и Ули. Никакого торжественного объявления войны на сей раз не было, но сердце отца преисполнилось суровой решимостью. «Лучше оставь мою кукурузу в покое!» — думал он.
Огород был не так важен отцу, в огороде работала мать, от огорода спина отца не болела. Но все-таки папа Дитцен принес с чердака ржавый капкан и, верный своему долгу, регулярно ставил его в лазы под забором. По утрам, вынимая капкан из лаза, он обходил всю ограду и закрывал новые лазы камнями. Так как он проделывал это очень-очень рано, когда куры еще спали в курятнике, то в этом году большого ущерба огороду куры не наносили.
Управившись с камнями, отец шел на поле к своей кукурузе. Туда он шел по одной стороне поля, а обратно по другой, озабоченно и внимательно приглядываясь к посадкам. К концу взгляд его прояснялся: барсук не забирался в кукурузу. Она росла в своем нетронутом великолепии, становясь все выше и крепче, и уже начинала цвести: мужские цветки, метелковидные, с пыльцой — наверху, женские, булавовидные, с длинными шелковистыми зелеными нитями — внизу, у стебля.