Однако полный горя и волнений год принес с собою и кое-что хорошее — на дитценовской кукурузе барсук Фридолин наел себе такое круглое брюшко, какого не наедал даже на хуллербушских буковых орешках. И кладовая его была полна дитценовской моркови. Так что Фридолин мог уверенно смотреть в глаза наступающей зиме.
— Да, конечно, — говорил себе иной раз Фридолин, в спокойные дни поздней осени наслаждаясь мягким солнышком, — да, конечно, этот мир ненормален, и Создатель всего живого совершенно не брал в расчет меня, барсука. Ведь все в этом мире преследуют меня — и двуногие, и четвероногие. Но я всегда ухожу от них, хотя в сравнении с ними я — крохотный зверь, особенно в сравнении с такой горой, как то черно-белое четвероногое (Фридолин имел в виду корову Розу). Меня не изведешь. Единственно хорошее в этом ненормальном мире то, что он никогда не будет существовать без меня, барсука.
Сказав это, он с блаженным стоном подставил солнцу свое жирное, тугое, как барабан, брюшко.
Послесловие, обращенное к Мушке
Я обещал тебе книгу о жизни «нашего» барсука, и вот она перед тобою. Ты должна признать, что твой отец был очень прилежен. Иной раз было весьма непросто разузнавать все эти тайные барсучьи переживания.
Но я согласен, что эта книга, хоть она и большая, не может тебя удовлетворить: ведь она полностью умалчивает о дальнейшей жизни и о смерти барсука Фридолина. Но что мне было делать, милая Мушка? Ведь не мог же я в такой книге, где буквально каждое слово правдиво и верно, смошенничать?.. Я мог говорить только правду, и ничего, кроме правды!
А правда, увы, такова, что наш барсук еще жив. Иными словами, мне нечего сообщить тебе ни о его самочувствии, ни о его кончине. И мне остается только убедить тебя подождать твоего дня рождения или следующего Рождества. Очень может быть, что тогда мы напишем еще несколько глав этой книги или одну заключительную главу. Я очень хотел бы этого, учитывая будущий урожай кукурузы.
Твой отец
Размышления для родителей
…Нет, все-таки, он и вправду нахал, этот барсук Фридолин: так непоколебимо уверен, что мир существует только для него, что главная цель творения — обеспечить удовольствие и безопасность барсука. А если что-то в мире существует без всякой для него, барсука, пользы или даже, сохрани Бог, — во вред? Тогда, конечно, это что-то существует совершенно зря. Мир устроен весьма несовершенно. Если бы его создавал Фридолин, он определенно создал бы его иначе.
Впрочем, он не одинок: мамаша и его сестрица, совы и щуки, лисы… а уж о людях и говорить не приходится. Каждый уверен, что у Бога и заботы-то другой быть не должно, кроме как обеспечить лично его существование, оградить его от опасностей, защитить его интересы… Понятно, что со всех точек зрения Бог с этой задачей справляется из рук вон плохо, так что в конце концов приходится все делать самим.
Совершенно естественно, подобная самостоятельность ничем другим и обернуться не может, кроме как… войной всех против всех. И в общем-то не так уж важно, кто выйдет в ней победителем, кому удастся в конце концов осуществить цель всякой войны: нет-нет, вовсе не отстоять свою нору, защитить от ограбления кукурузное поле или с голоду не умереть до весны. Главная цель всякой войны — вовсе не обеспечить свои интересы, (о них обыкновенно забывают после первого выстрела), главная цель войны — уничтожить врага. Цель эта, сами понимаете, чересчур возвышена, чтобы принимать во внимание какие бы то ни было интересы, в том числе свои собственные. Тут уже возникает бескорыстный идеализм ненависти, «наслажденье битвой жизни».
А потому так опасно встретиться с противником не в бою, а в некоторой «нейтральной» ситуации. Например, когда он принимает солнечные ванны у своей норки лежит на спинке подтянув лапки, и ощущаешь вдруг, что он — живой. И хочет жить. Как и ты.