Лесничий Шефер строгими увещеваниями и палкой пытался воспитывать Изолейна и улучшить его характер: он изменил лиса, но не в лучшую сторону. Правда, тот не проявлял более своей слепой ярости, но зато у него развился настоящий лисий характер, иными словами — он делался все хитрее и лукавее, и никто не мог доверять Изолейну, когда он нежно и сонно грелся на солнышке перед своей будкой.
Первым узнать об этом суждено было курам лесничего, всегда проявлявшим большой интерес к содержимому миски Изолейна. Одна за другой, прекрасные несушки исчезали, к величайшему прискорбию хозяйки, и самым необъяснимым образом. Но однажды, когда в будке Изолейна меняли солому, в ней нашли много куриных перьев — и приговор коварному убийце был вынесен. Завтра рано поутру, когда все женщины в доме будут спать, лесничий намеревался привести его в исполнение при помощи своего ружья.
Но вечером маленькая Улла с мисочкой подслащенного молока поспешила к приговоренному убийце. Она села рядом с ним на камень, поглядела, как он лакает молоко, и заговорила с ним:
— Изолейн, гадкий лисенок, как ты мог так жестоко поступить с мамиными курами? Разве я два раза в неделю не ездила на велосипеде в Фельдберг, к мяснику Годеншвегеру, и не покупала для тебя коровье вымя, легкие и рубец, чтобы у тебя было вдоволь мяса? Но ты, бывало, только обгрызешь, что тебе дадут, а сам, значит, на маминых кур зарился! Ты очень скверный, Изолейн!
И она ласково-печально потрепала его по загривку. Изолейн уже вылакал молоко, положил голову на колени Уллы и лукаво поглядел на свою кормилицу зелеными глазами.
— Изолейн, — снова начала Улла, — Изолейн, почему ты такой злой? Ведь тут, в лесничестве, все сперва отнеслись к тебе с любовью и добротой, а ты всегда отвечал на это всякими коварными уловками, да еще и кусался. Разве не так? Даже меня ты укусил за ногу, работницу Лизу — за руку, батрака Тео — за пятку, а на лучших сапогах отца так разорвал кожу на подъеме, что фельдбергский сапожник Штольт сказал — они теперь все равно будут пропускать воду. Ты, значит, только злом можешь платить за добро, да, Изолейн?
Лисенок, которому припоминали все его прегрешения, почти закрыл свои хитрые глаза и, прижав уши, нежно и ласково терся о колени своей кормилицы, так, словно ему расточали хвалы за его славные подвиги.
— Да, — продолжала Улла, а пальцы ее механически перебирали широкий ошейник из чепрачной кожи, к которому крепилась цепь. — Да, Изолейн, теперь ты можешь ластиться и притворяться добродетельным, но уже поздно. Там, в доме, сидит отец и чистит свое ружье, а завтра, как солнце встанет, он тебя пристрелит, и ты уж точно будешь тише воды, ниже травы. Ах, Изолейн, а я ведь тебя выкормила из бутылочки с резиновой соской.
Тут добросердечная Улла горько расплакалась, а Изолейн, перед самым носом которого разгуливала муха, поймал муху, и она попала ему в глотку. Лисенок поперхнулся, закашлялся, чихнул и при этом сильно махнул головой — ошейник, который Улла, играя, ослабила, свалился с него…
В мгновение ока Изолейн все сообразил и со свойственной ему неблагодарностью цапнул Уллу за пальцы. Девочка громко вскрикнула. Из дома выскочил лесничий Шефер, с недочищенным ружьем в руке… Он еще успел заметить в сумерках, как лис по садовой дорожке удирает в сторону леса…
— Ах ты, проклятый ворюга! — крикнул он, вскинул ружье и уже хотел нажать на спуск, как вдруг сообразил, что ружье-то незаряжено. А лис уже скрылся в лесу.
Несколько дней и ночей Изолейн провел в большом Меховском лесу. Огромным, диким и полным опасностей казался ему этот лес. Жуткий голод частенько терзал его, непривычного к вольной жизни, он утолял этот жгучий голод лишь какими-то жалкими корешками. Это он-то, так часто брезговавший коровьим выменем или легкими, которыми его кормила Улла. В кроличьих норках ему приходилось кое-как укрываться от дождя, а однажды, рыская в поисках пищи, он встретил другого лиса, но тот, вместо доброго совета и помощи, только презрительно обнюхал его и сказал:
— Тьфу, черт, ты же пахнешь человечиной! Убирайся, откуда пришел! В вольном лесу тебе делать нечего, человечий лис!
И в самом деле, несколько ночей Изолейн, жалобно скуля, бродил вокруг лесничества, горестно поглядывая на освещенные окна. Однажды ночью он даже решился наведаться во двор, в надежде найти в своей миске хоть остатки пищи. Но на его мест? сидела на цепи черная лохматая собака; при виде лиса она в ярости выскочила из будки и так страшно залаяла, что Изолейн поспешил укрыться в лесу.