Прусский король допустил серьезные просчеты. Он уменьшил армию, выделив отряд Ретцова, и таким образом ухудшил свое положение. Фридрих говорил Генриху, что победил бы, будь у него еще 8 батальонов, но его подвели собственная непредусмотрительность и нехватка сил. Он имел неверное представление относительно способностей и намерений Дауна. Фридрих игнорировал разведданные о противнике на Куппицер-Берге и положился на благоприятную информацию. В стратегическом плане ему не удалось прекратить усиления австрийской группировки в Силезии.
В тактическом отношении Гохкирх стал катастрофой. Стратегически или в оперативном плане сражение не принесло австрийцам больших выгод. Психологически же Фридрих был побежден, и пруссаки, истекая кровью, покинули поле боя. Это было серьезной проблемой, и он откровенно говорил Генриху, что у него сейчас немало полков, на которые он не может полагаться. Фридрих через Митчела сообщил в Лондон — неохотно, — что ему нужна финансовая помощь, чтобы продолжать войну, в которой до сих пор он несет основное бремя.
Но несмотря на моральную победу австрийцев, у них по-прежнему не возникало желания вновь встретиться с Фридрихом в открытом бою. Фридрих, отправив обоз с имуществом в Лусатию, двинулся маршем на Горлиц, где переправился через Нейссе и Квейсс в Силезию, которую опустошала кавалерия Лаудона. Он был усилен 8 батальонами и 5 кавалерийскими эскадронами из числа войск принца Генриха и теперь торопился снять осаду с Нейссе, окруженного австрийцами. Он сделал это 7 ноября.
Пришло время возвращаться в Саксонию. Даун, как узнал Фридрих 13 ноября, стоял перед Дрезденом и безуспешно призывал гарнизон сдаться; командующий обороняющимися войсками, генерал фон Шметтау, исполнил угрозу поджечь большую часть предместий, чтобы ослепить австрийцев и расстроить их атаку. Пруссаки подошли к району Дрездена 20 ноября 1758 года и обнаружили, что Даун и основные австрийские силы передвинулись на юг, в Богемские горы. Имперцы отошли к Лейпцигу.
17 октября, сразу же после Гохкирха, Фридриху сообщили о смерти Вильгельмины[239]. «Я потерял всех, кто был дорог мне, — говорил он де Катту, всхлипывая. — Одного за другим!» Он частенько мрачно посматривал на золотую шкатулку.
Глава 15
«Я ПРОПАЛ, ПРИТВИЦ!»
Фридрих решил провести зимние месяцы в Бреслау. Армия расположилась на квартирах либо в Саксонии, либо в Силезии вокруг Ландшюта, а Фридрих в холодную зиму конца 1758 года страдал от жестокой, похожей на грипп горячки. Ему советовали ехать в карете, а не верхом, но он резко отверг предложение, хотя это было совершенно необходимо: «Вы считаете меня пожилой дамой? Что скажет армия?» Отмечали, что король, которому только что исполнилось сорок семь лет, в последние месяцы сильно сдал. В то время он также мало обращал внимания на свою внешность. Его шинель была, как обычно, запятнана табаком, но он гордился еще и заплатами на своей старой одежде. «Когда была жива мать, я выглядел опрятнее! — честно признавался он. — Теперь все это смотрится изрядно потрепанным и старым, но мне оно нравится в сто раз больше, чем новое!» Фридрих получил соболезнования по поводу кончины Вильгельмины от Вольтера. «Неразделенная любовь должна поддерживать в несчастье», — с пониманием отмечал он. В письме Вольтера говорилось, что, несмотря на старость, его сердце, которое никогда не состарится, навсегда останется с Фридрихом и с «l’adorable soer que vous pleurez»[240]. Фридрих попросил Вольтера сочинить посвящение Вильгельмине — не удовлетворившись первым вариантом, он потребовал другой, и когда текст в марте 1759 года был получен, Фридрих сказал, что это первое истинное утешение, которое он встретил. Вольтер по-прежнему обладал волшебным пером. Он написал Вольтеру ответ, приложив оскорбительное стихотворение о Людовике XV, написанное, чтобы доставить философу удовольствие, — «Votrefaible monarque, jouet de la Pompadour»[241]. Его, однако, убедили, что это принесет ненужные неприятности и что лучше стихотворение не прилагать к письму[242].
Фридрих, как обычно, восстанавливал душевное равновесие и избавлялся от тревог при помощи чтения и литературного труда. В это время он занимался исследованием о Карле XII. Он также развлекался, сочиняя сатирические произведения о своих недругах, включая якобы письмо от мадам де Помпадур к Марии Терезии, в котором высказывалось требование упразднения воображаемого колледжа целомудрия. Он говорил с обычной для него издевкой об Августе Польском — «мой великий брат, чья идея развлечения заключается в пипках по задам его шутов!»
Фридрих, подверженный различным недугам, был заботлив но отношению к другим. У гвардейского барабанщика был сильный жар, который медики никак не могли сбить. Фридрих предписал ему каждые полчаса пить большой стакан воды с несколькими каплями купороса, и барабанщик поправился. В мирные времена Фридрих любил споры, словесное фехтование, философические дуэли, причем менял мнение часто и с удовольствием. Он говорил, что убедил отца пересмотреть работы Кристиана Вольфа, философа, который защищал принципы конфуцианства и был отстранен от преподавания в Галльском университете. Фридрих Вильгельм прислушался к нему.
Фридрих в эти дни часто мысленно возвращался к отцу и обычно защищал его. Как-то король рассказывал о повторяющемся вновь и вновь сне: его схватили солдаты, связали и увели из комнаты, чтобы отправить, он знал это, в Магдебург. Его проступок заключался в том, что он слишком мало любил отца. Здесь — явная связь с кошмаром Кюстрина. Смерть Вильгельмины также часто вспоминалась ему.
Фридрих проводил время за чтением и декламацией французских поэтов и драматургов; самым любимым был Расин. Он говорил, что любит в уме переводить поэзию в прозу, чтобы оценить ее смысл и эмоциональность, прежде чем просто отдаться ее музыке. Когда король читал вслух или декламировал, то делал это с великим мастерством и чувством, хотя и мог поиздеваться над не поправившейся ему фразой, гротескно подчеркивая ее голосом. Он обладал прекрасной памятью на стихи. Как и большинство людей, Фридрих злился на себя, когда не мог припомнить какое-нибудь имя: «Это нелепость! Ведь я прекрасно его помню!» Однажды ему не удалось вспомнить название какой-то оперы, и он сказал, что не уснет, пока название не всплывет в памяти. В час ночи в дверь де Катта постучали — посыльный короля с запиской: «Это «Монтесума»! Теперь я смогу уснуть и хотел бы уберечь от бессонницы тебя!» Де Катт прекрасно спал, пока его не разбудили.
Фридрих всегда любил помогать старым друзьям, особенно если их настигало несчастье. Джеймс Кейт был убит под Гохкирхом, и Фридрих вновь попытался убедить Георга II восстановить его старшего брата, милорда Маришаля, в правах и вернуть конфискованные владения. Он написал, тщательно подбирая выражения, тактичное и убедительное письмо своему дяде Георгу, в котором просил за Маришаля, который всегда надеялся на восстановление права наследовать одному из своих кузенов Кейтов, графу Кинтору, только что умершему. Маришаля собирались послать в качестве представителя Фридриха в Испанию, а оттуда он бы присылал доклады об испанских интригах, полезных для Британии. Безо всякого сомнения, именно благодаря этим обстоятельствам он в мае получил прощение короля Георга II.
239
Прекрасная дочь Вильгельмины, Елизавета, стала герцогиней Вюртембергской, которой восхищались все, и, возможно, самой любимой племянницей Фридриха. —