Максен стал тяжелым ударом для Фридриха, находившегося во Фрейберге, к юго-западу от Дрездена. Он уныло писал Финкенштейну о возможности утраты Саксонии. За Максеном последовало меньшее по масштабам, но также печальное событие у Мейсена, где командовал генерал Дерик. Дерик, подвергшись нападению сильного противника, капитулировал с 1500 солдатами. Фридриха разгневали эти две унизительные неудачи. Наступила зима — в начале декабря были сильные снегопады, — и войска находились в самых неблагоприятных условиях.
1759 год стал годом кровавых поражений. Русские отошли, но могли и вернуться, если их не удастся склонить к миру. Австрийцы слишком часто добивались удачи. Даже французы продемонстрировали твердость в противодействии Фердинанду и отбросили его назад, к Ганноверу — у них теперь был другой главнокомандующий, герцог де Брольи, обладавший хорошей репутацией. В декабре появилось сообщение: Кауниц считает, что король Пруссии вот-вот будет уничтожен.
Помимо триумфа Фердинанда под Минденом, в этом мрачном году Фридриха радовали успехи англичан в борьбе с французами в Канаде. Однако он знал, что британцы не желают возобновлять свои обязательства в Европе. Они не хотели дразнить Россию и Швецию и ставить под угрозу торговлю лесом военными действиями на Балтике, о которых так часто просил Фридрих. Между тем французы также планировали, как понял Фридрих, ограничить вмешательство в германские дела, чтобы иметь возможность сосредоточить силы против Британии, и намеревались вновь создать англичанам некую угрозу вторжения, отвлекая этим их внимание от боевых действий в Канаде.
Все это, казалось, не давало ничего Фридриху, а случись любая серьезная угроза Британии со стороны Франции, это можно было бы расценивать как неудачу, хотя такой поворот событий казался ему маловероятным. Французские планы зависели от усиления позиций Франции на море, но ее флот был почти полностью уничтожен 29 ноября в сражении в заливе Киберон-бэй. Война опустошала казну и Франции, и Британии, и Пруссии. 1 января 1760 года Фридрих написал Генриху, что у него вышли почти все ресурсы. Финансы Пруссии — особая гордость короля — сейчас пребывали в плачевном состоянии, и король с сожалением отдал приказ о понижении стоимости валюты и искусственном повышении инфляции, что решало его непосредственные бюджетные проблемы за счет долгосрочного падения репутации прусской марки.
Стремление Фридриха к миру не вызывает сомнения, и в первые месяцы 1760 года он предпринимал активные действия в этом направлении. Король полагал, что и Франция, и Британия, несмотря на соперничество, могут пойти на переговоры, и он делал различные предложения Лондону и, через третьи страны, Парижу — даже пытался писать личные послания к доверенному посреднику[252] во Франции. Через него король получал письма от Шуазеля. В них говорилось, что Людовик XV очень хочет мира, но самым верным путем к нему были бы прямые переговоры между Францией и Британией. Это Фридриху приходилось учитывать с оговорками. Шуазель, говорил он, является креатурой Вены, хотя изо всех сил это опровергает, заявляя, что не он подписывал Венский договор.
Он много беседовал с Митчелом, писал своему большому другу, герцогине Саксен-Готской. Фридрих спрашивал у милорда Маришаля, находившегося в Испании, как европейские дела видятся оттуда. Центральным вопросом его контактов был вопрос: нельзя ли инициировать установление всеобщего мира в ходе конференции, совместно созванной Францией и Британией при поддержке Пруссии? Территориальные проблемы, которые нельзя было бы уладить при наличии доброй воли, отсутствуют, а эта ужасная война должна быть как-то остановлена. Он писал — и в это время верил — Австрия и Россия откажутся от участия в такой конференции. Фридрих стремился, чтобы всякие переговоры, ведущие к миру, принимали в расчет интересы Пруссии, и нет оснований подвергать сомнению его искренность; он считал войну к тому времени не выгодной никому. Его письма содержат варианты мирных планов, проекты гипотетических разменов территорий, он консультируется с послами в Лондоне, Гааге или с Финкенштейном. Фридрих, как и все, вовлеченные в военный конфликт, опасался, как бы Британия, его единственный союзник, не пошла на сепаратный мир, не заботясь о Пруссии. Он обрадовался поэтому, узнав, что в ходе конфиденциальных контактов в нейтральных столицах между представителями Франции и Британии полностью отрицалось всякое стремление заставить Фридриха на мирной конференции отказаться от Силезии. Король искренне страшился продолжения войны. Он говорил Фердинанду Брауншвейгскому, что смотрит на такую перспективу с содроганием.
Это и понятно. Он назвал кунерсдорфскую кампанию самой ужасной из своих кампаний. Пруссии по-прежнему противостояла огромная коалиция врагов. Русские находились в Польше, готовые снова атаковать, грабить и жечь, если военные действия возобновятся; эти действия становились фактически приемлемыми для Восточной Пруссии. Она как бы превращалась в провинцию, желающую войти в состав Российской империи. Позже Фридрих, чувствуя нелояльное отношение, никогда не посещал ее. Мария Терезия была по-прежнему непримирима, а Силезия находилась в опасности. Австрийцы готовились осадить Нейссе. Если ничего не получится из мирных инициатив с Францией — а Фридрих подозревал, что французы лишь выгадывают время, — они, вероятно, в течение года вновь станут угрожать Ганноверу. Король Пруссии время от времени обдумывал возможность достижения каких-либо договоренностей с Турцией, которые можно было бы снова использовать для отвлечения внимания Австрии.
Таким образом, у Фридриха хватало серьезных забот, а здоровье его было слабым. В сорок восемь лет он выглядел изнуренным стариком. Зиму 1759–1760 года король провел в Саксонии, во Фрейберге, иногда встречаясь с Генрихом и обмениваясь записками и мыслями. Груз непрерывных походов и сражений сильно сказывался на здоровье Фридриха. Он страдал от подагры, артритных болей в колене и руках. Младший брат, Фердинанд, тревожился о здоровье короля, но получил от него твердый ответ: «Я всего лишь человек, дорогой брат. Чувства движут твоей заботой обо мне, но государство существовало до меня, и, если Бог будет милостив, переживет меня!» Иногда докучали призраки старых ссор. Де Катту анонимно прислали копию стихов Фридриха, один из тех томиков, которые тот очень хотел получить обратно у Вольтера, — особенно засекреченный из-за содержавшихся в нем оскорбительных выпадов в адрес европейских деятелей. Фридрих предполагал, что Вольтер слишком свободно распоряжается ими: «Негодяй! Вольтер!» Но потом он задумался, не виноват ли кто другой. Дарге? Он очень хотел лучше думать о Вольтере. Вольтер в апреле 1760 года прислал ему «Кандида», и Фридрих, четыре раза перечитав его, заявил: это «единственный роман, который можно читать и перечитывать». Вольтер время от времени присылал королю письма, содержавшие идеи относительно политических переговоров. Фридрих читал их, смиряя раздражение.
Армия восстанавливала силы. Ее численность росла главным образом за счет массового зачисления в ее ряды австрийских и саксонских пленных, а также призыва совсем молодых кадетов. Фридрих, заметив, что некоторые юные офицеры его гвардии шалят словно дети, подтрунил над одним из них: «Не надрать ли тебе уши?» «Сир, я молод, но моя отвага стара», — был ответ, который и порадовал, и опечалил короля. Он страстно хотел, чтобы наступило такое время, когда ему не нужно будет вести на войну детей. Фридрих почерпнул кое-какие знания в области переплетного дела и начал пробовать сам переплетать книги. «Мы должны попробовать все, — говорил он де Катту. — Браться за все».