Ситуацию можно было бы сравнить с современностью, когда европейская политика в отношении отдельных внешних угроз или вызовов теоретически желательна и в смысле ресурсной базы возможна, однако она может оказаться нереальной в силу отсутствия воли и механизмов для принятия решений и их выполнения. Результаты такого положения вещей — разобщенность, нерешительность и бездействие — вполне сравнимы с проблемами, с которыми Фридрих часто сталкивался внутри империи. Он знал, что единственным лекарством от этого является твердое лидерство со стороны конкретного государства и максимальное ускорение процессов в самой империи. Между гем он почти не задумывался над этим как над установкой, хотя она и предоставляла полезную в данном случае правовую фикцию. Империя была слишком далека от реальности исполнительной власти, которая лежала на плечах суверенных государств, каждое из которых было слишком слабо, чтобы противостоять или даже сравниваться с мощью Австрии или Франции. Таким образом, этот вопрос останется нерешенным еще полтора столетия; и именно его решение потребовало от Пруссии увеличения территории и наращивания мощи.
Тем временем надежность Гессена оставалась под большим вопросом. Саксония представляла проблему другого рода. Фридрих критически оценивал действия саксонских войск в последней войне, в которой они выступали его союзниками. Тем не менее неприятно, если Саксония будет заодно с Австрией, — австро-саксонский оборонительный союз существовал[98], хотя Фридрих не верил в то, что он способен как-то повлиять на положение вещей, когда дело дойдет до войны. Но географическое положение Саксонии между Бранденбургом и Богемией означало, что разработанный Фридрихом план кампании может сорваться, а весь замысел окажется неосуществимым, если Саксония решит создать ему проблемы. В мае 1744 года казалось, что она и в самом деле на это способна. Между курфюрстом Саксонии и Марией Терезией было подписано соглашение, предусматривавшее возвращение Силезии Габсбургам. Фридриха это не застало врасплох. Теперь он знал, кто в данный момент его друзья, а кто враги. Но король надеялся, что прусские войска во время марша по территории Саксонии в соответствии с его большим планом нанесут минимальный ущерб и не вызовут нареканий своим поведением, а сам марш займет максимально короткое время, поэтому непоправимых последствий не будет.
Однако имперские силы, ссылаясь на легитимность которых Фридрих надеялся привести германских правителей в антиавстрийскую коалицию с Францией, теперь казались незначительными: Бавария, которую можно рассматривать в качестве сателлита Франции; возможно, Палатинат; Гессен, если обязательства перед Британией не сведут на нет возможность его участия; Пруссия, как застрельщица и организатор, должна взять на себя руководство. Ганновер же, несмотря на то что он в ноябре 1742 года вошел в оборонительный союз с Пруссией, конечно, всецело принадлежит лагерю противника — вотчина короля Англии, — по враждебности к Франции в империи уступал только Австрии. Это была непрочная и малосильная коалиция. Фридрих уже заявил, что может выступить, только гели это сделают остальные, в первую очередь Франция; и не раньше августа.
Между тем король был совершенно уверен, что выступление состоится. Он не мог позволить себе слишком забегать вперед, но считал, что война надвигается и он не будет одинок. События начали развиваться с нарастающей быстротой. В апреле 1744 года Франция наконец-то объявила войну Британии, Ганноверу и Австрии. Французские войска под командованием Морица Саксонского — незаконнорожденного сына Саксонского курфюрста Августа Сильного, однажды принимавшего Фридриха в Дрездене, и отца нынешнего — вторглись в Австрийские Нидерланды. Их встретили войска австрийцев, голландцев, ганноверцев и британцев. Через несколько недель приграничные крепости были в руках Морица Саксонского.
О том, что французы объявили войну, Фридриху рассказал британский посол в Берлине Хиндфорд, за что удостоился личного послания короля с выражением признательности. Хиндфорд, который неоднократно был полезен, но которого король недолюбливал, сослался на соглашение об оборонительном союзе, заключенное между Пруссией и Британией в ноябре 1742 года. Фридрих в характерных для него цветистых выражениях ответил, что он как никогда готов соблюсти взятые на себя обязательства. А «помолвка» и в самом деле существовала. «Как только территория Англии и владения английской короны реально подвергнутся нападению, они окажутся жертвой вторжения», — писал Фридрих. В этом случае он будет готов лично выступить во главе 30-тысячного войска на помощь его британскому величеству. Но нынешняя ситуация выглядит несколько иначе. Не могли ли недавние действия Британии на море и на суше показаться настолько оскорбительными и враждебными, что вынудили Францию к войне? И в этом случае не являются ли чисто оборонительные договоренности между Пруссией и Британией совершенно перевернутыми с ног на голову?
Фридрих, несомненно, встретил враждебное отношение Британии, когда пошел на возобновление дружбы с Францией. Хиндфорд и Картерет едва ли были сильно удивлены его реакцией, и мало что доставило Фридриху большее удовольствие, чем возможность посмеяться над своим английским и ганноверским дядюшкой, хотя он изо всех сил старался сохранить хорошие отношения с принцем Уэльским. Сообщая о послании прусскому представителю в Париже, барону Шамбрие, король упомянул, об игривом предложении возглавить армию, которая придет на помощь королю Георгу II, но никак не упоминал Ганновер. Он говорил и о «помолвке» с Британией, но предположил, что «невеста» в виде короля Пруссии во главе 30 000 штыков была бы самым нежеланным дополнением к семье. После этого король стал держать Хиндфорда на расстоянии. Обе стороны понимали, что отношения Фридриха с Францией будут определять прусско-британские отношения; и в ходе дальнейших контактов в конце мая Фридрих, продолжая вести переписку уже по официальным каналам, не оставил никаких сомнений относительно своего выбора. В Лондоне Георг II в возмущении публично отвернулся от прусского посла.
В основном планы Фридриха реализовывались в нужном направлении. Официальный договор о союзе с Францией находился в процессе подготовки, и, когда Фридрих 12 мая лично писал Людовику XV — редкое явление, — он выразил мнение, что это объединит интересы Франции и Пруссии навечно (недостижимое желание). Он также сообщал, что предпочитает Францию в качестве союзницы любой другой державе, и это было явно искреннее заявление. Фридрих твердо отделял обязанности суверена от чисто человеческих пристрастий, как и остальные монархи Европы, а его сердце всегда принадлежало Франции. Договор доставил ему истинное удовлетворение, но он пристально наблюдал за тем, как французы выполняют его положения и какую ношу они возлагают на плечи Пруссии; и он всегда был готов найти отговорку, чтобы отказаться от обязательств, если от Пруссии потребуют слишком многого. Фридрих ожидал, что Австрия, подвергшись нападению Пруссии в соответствии с большим планом, станет предлагать уступки Франции в надежде отделить ее от Пруссии. Фридрих надеялся, что может положиться на Людовика XV, «fidéle allié»[99], который не отступит и продолжит военные действия.