Фридрих получал удовольствие от глупых розыгрышей. Д’Аржан какое-то время был директором театра в Берлине и в 1749 году женился на талантливой, но некрасивой балерине, мадемуазель Кошуа, которая сначала Фридриху не понравилась, но потом он тепло отзывался о ней — «она полна остроумия, знаний, талантов». Однажды д’Аржан взял красивое платье, в котором его супруга исполняла на сцене роль королевы, и переделал его в роскошный халат для себя. Как-то он беззаботно отдыхал, надев халат, и послал сказать, что чувствует себя неважно и не придет вечером на ужин к королю. Фридрих гут же надел черную одежду, заставил несколько человек из своего окружения сделать то же самое и прошел в апартаменты д’Аржана, где нашел маркиза возлежавшим на кровати в халате. Визитеры встали вокруг него, словно для причастия больного, и палили масла ему на халат «в знак отпущения грехов» на смертном одре. Подобные грубые шутки развлекали льстецов, но были неприятны для тех, над кем шутили. Д’Аржан, однако, относился к ним снисходительно, так как они исходили от человека, которым он восхищался и которого любил. У д’Аржана в Сан-Суси были комнаты, в них уединенно проживала его семья. Фридрих обставил покои новой мебелью и новел друга их показывать, специально сделав остановку в библиотеке, где несколько полок были уставлены рядами произведений отцов церкви. Прекрасные переплеты книг заключали пустые страницы — очень характерная для Фридриха шутка.
Другая обычная для короля шутка была разыграна над одним пастором из Померании, назвавшим короля Иродом. Пастора вызвали в церковный суд, где председательствовал переодетый Фридрих. Там «председатель» подверг несчастного пастора допросу. Ирод? Интересная аналогия. Который из Иродов? Ирод Аптипас? Аптипатер? Когда проживал тот Ирод, которого имеет в виду пастор, и что именно заставило его провести такую параллель? Бедняга, продемонстрировав полное невежество, бежал в свой приход.
Д’Аржан многое сделал для поддержания у Фридриха душевного равновесия в трудные времена, особенно военные. Когда они вместе были с войсками под Лейпцигом, маркиза встревожило, что король ничего не ел за ужином. Это был кризисный момент для всей кампании. Он отправился в королевские покои и нашел Фридриха сидящим на полу с блюдом фрикасе и кормящим собак. Он заставлял их соблюдать очередь при помощи тросточки. Д’Аржан радостно хлопнул в ладоши: «Пять величайших держав Европы объединились против курфюрста Бранденбурга и, несомненно, спрашивают себя, что он делает в данный момент? Строит опасные планы на следующую кампанию? Собирает на нее деньги? Пополняет склады, людской и конский состав? Готовится к переговорам, чтобы разобщить противников? Нет! Он преспокойно сидит на полу и кормит собак!»
В этих словах, прозвучи они в устах других людей, можно было бы заподозрить подхалимаж, но не у д’Аржана. Он боготворил Фридриха и чем дольше находился рядом с ним, тем больше находил качеств, восхищавших его. Комментируя письма короля, маркиз сказал: «В них я по-настоящему столкнулся с его величественным духом». Ему Фридрих адресовал строки в трудный для пруссаков момент, после того как австрийцы захватили в 1761 году Швейдниц:
«Все обстоит ужасно сегодня, но завтра мы будем смеяться, и удача повернется к нам лицом». Как бы ни отнесся д’Аржан к стихам, их содержание вызывает уважение. Он умел быть преданным товарищем, в чем Фридрих очень нуждался в такие минуты, понимал переживания короля из-за отчаянного политического и военного положения, оставлявшего мало надежды, и потребность его артистической натуры, заставившей короля в то же самое время написать строки:
Такое настроение могло вызвать циничное отношение или просто раздражение, но д’Аржан достаточно хорошо знал этого человека, чтобы определить здесь сочетание искренности и полета фантазии. Он почитал Фридриха, но не льстил ему, с пониманием относился к его своеобразному остроумию. «Говорят, что короли являются подобием Бога на земле, — заметил Фридрих. — Я смотрю в зеркало и говорю: «Тем хуже для Бога».
Близкими по духу Фридриху были два брата-шотландца, Джордж и Джеймс Кейты. Джордж Кейт, девятый граф Маришаль, на девятнадцать лет старше Фридриха, в ранней молодости служил у Мальборо. Кейт был протестантом, но не смирился с тем, что британский трон заняла ганноверская династия, и принял участие в якобитском восстании в 1715 году и — вместе с братом Джеймсом — в короткой экспедиции испанцев, пришедших на помощь шотландским горцам в 1719 году; ее разгромили под Гленшиелом. Джорджа Кейта после восстания 1715 года за измену государству лишили всех наград, титулов и земельных владений. Он был приговорен in absentia к смертной казни и жил в Испании до тех пор, пока в 1747 году в возрасте пятидесяти четырех лет не поступил на службу к королю Пруссии.
Фридрих полностью доверял ему. Он называл его милорд Маришаль, лорд Маришаль д’Экос, наградил орденом Черного Орла и в 1751 году направил в качестве прусского посла в Париж. Фридриху сказали, что его дядя, Георг II, возражает против этого назначения, — в Лондоне действительно обсуждался вопрос о разрыве дипломатических отношений. Король Пруссии направил своему посланнику в Лондоне письмо, в котором предлагал дяде не вмешиваться. Он добивался выплаты Маришалю пожизненной ренты с отобранных шотландских владений, подтвержденной принцем Чарлзом Эдуардом в качестве компенсации за преданность якобита, — значительной суммы, поскольку семья Кейта была очень состоятельной. Маришаль нуждался в деньгах, хорошее жалованье было просто необходимо. Джорджу Кейту, полностью зависевшему от прусского короля, удалось — необычайный успех — уговорить Фридриха увеличить ему как послу в Париже содержание до 4050 экю. После службы в Париже Фридрих назначил его губернатором в принадлежащее Гогенцоллернам княжество Нойшатель в Швейцарии, где Маришаль находился до того, как этот пост перешел к бывшему послу Пруссии в Лондоне, Мишелю.
Странное совпадение — в одно и то же время Фридрих поддерживал дипломатические связи с Францией через двух дворян-якобитов, шотландского графа Маришаля в Париже и ирландского графа Тирконнела, который в течение двух лет был французским послом в Берлине. Оба правились Фридриху, особенно Маришаль, беспокоившийся, что его прежние политические пристрастия могут породить сомнения в преданности интересам Фридриха. Король успокоил его — он никогда не вступал в переговоры с Францией или с кем-либо другим относительно нрав Стюартов. В то время у якобитов существовало немало различных планов свержения правительства в Лондоне при поддержке Франции, и Маришаля часто просили разъяснить отношение к ним Фридриха. Одним из таких визитеров был богатый землевладелец из Оксфордшира по имени Доукинс, археолог, исследователь Пальмиры и Месопотамии, но Фридрих считал такие проекты безрассудными; когда принц Чарлз Эдуард нанес секретный визит в Берлин, он встречался с Джеймсом Кейтом, братом Маришаля, а не с королем. В знак признательности Маришаль был прощен Георгом II в 1759 году, в 1760 году наследовал основную часть фамильных земель, а в 1764-м выкупил остальные земли. «Я верю, что даже лукавый пересмотрел бы осуждение за государственную измену, если бы он обратился к королю Пруссии!» — писал Гораций Уолпол. Несмотря на это, Маришаль в конце концов вернулся в Потсдам. Фридрих построил для него дом, где он до самой смерти в 1778 году находился рядом с человеком, которого почитал больше всех в мире. Король часто ходил рядом с его коляской, когда он был стар и слаб.
142
Я верный раб долга, который приковывает меня оковами пышными, но крепкими к моей родине