Вольтеру было сказано, что он может покинуть Берлин в любое удобное для него время. Он написал, что нуждается в отдыхе на водах в Пломбьере; Фридрих холодно ответил, что необходимость в предлогах отсутствует. Вольтер волей ехать куда угодно. Однако он должен вернуть королю крест «За заслуги», ключ управляющего дворцом и томик сочинений Фридриха, переданный в конфиденциальном порядке. В том же письме Фридрих заметил, что, не обладая ни тщеславием, ни глупостью отдельных авторов, он может рассматривать распри между литераторами лишь как позор для литературы. Послание доставил паж, которому было приказано дождаться, пока письмо не будет прочитано; Мопертюи в то же время написал мадам Дени, что ей следует не допускать, чтобы ее дядя ставил себя в глупое положение.
Фридриху было необходимо получить назад рукописи сочинений. Не только из-за насмешек Вольтера. В них содержались не слишком лестные оценки суверенов и известных в Европе лиц, что могло повлечь неприятности, окажись они не в тех руках. В письме Вольтера Фредерсдорфу из трех строк высказана признательность за назначенный пенсион в 3000 экю. 26 марта 1753 года он покидает Берлин, чтобы уже никогда больше не вернуться.
Вольтер и мадам Дени, которую Фридрих называл Медеей, ехали через Готу, Лейпциг и Франкфурт. Когда они были в пути, Фридрих обнаружил, что его обманули и ослушались приказа. Вольтер увез с собой доверенный ему ключ управляющего, а также конфиденциальный экземпляр стихотворений Фридриха, которые, как король опасался — имея на то основания и пылая гневом, — могут быть опубликованы без его разрешения и, возможно, в сопровождении насмешливых замечаний. Парочка добралась до Франкфурта, свободного города империи, находящегося вне юрисдикции Фридриха. Пруссия имела там постоянного представителя по имени Фрейтаг.
Фрейтагу из Берлина направили указания изъять у путешествующего философа и его попутчицы важные предметы, увезенные ими. Он пришел со своими требованиями в гостиницу, в которой остановился Вольтер, тот объяснил, — что его багаж еще не прибыл из Лейпцига, и обещал оставаться во Франкфурте и дожидаться его. Это произошло через две недели, и все искомые предметы были переданы из рук в руки.
Хотя у Вольтера было разрешение на путешествие, Фрейтаг счел за лучшее задержать путников и ждать новых инструкций. Он силой пресек их попытку выехать из Франкфурта. Вольтер извлек максимум из создавшейся ситуации и заявил Фридриху — и всему миру, — что его незаконное задержание, а он не пожалел красок для его описания, является насилием и бесчестьем по отношению к мадам Дени. Фридрих поступил мудро, рассказав о произошедшем своему послу в Париже, милорду Маришалю д’Экос. Он выразил сожаление о допущенной Фрейтагом ошибке — тот вышел за рамки данных ему инструкций, — однако остался совершенно равнодушным к возмущению Вольтера. Король приписывал поведение Вольтера его стремлению заменить Мопертюи на посту президента академии. Он также просил Маришаля делать все возможное, чтобы нейтрализовать клеветнические измышления Вольтера, которые, несомненно, будут распространяться во Франции. Если книга с произведениями Фридриха вдруг обнаружится во Франции, то ее следует по возможности вернуть. Он называл Вольтера «Le plus ingrat et le plus méchènt des mortels»[156] и извинялся за то, что ставит перед своим послом столь абсурдные задачи, «ridicules commissions». Они, насколько это стало возможным, были выполнены. Фридриха не смутило известие о том, что Вольтер подал прошение о приеме на службу к Марии Терезии, но порадовался ее ответу; королева остроумно, как с удовольствием говорил Фридрих Маришалю, ответила, что место Вольтера не в Вене, а на Парнасе.
Впоследствии Фридрих держал Вольтера на расстоянии. Тем не менее, несмотря на обстоятельства, при которых они расстались, и поступающие время от времени доклады о пасквилях, циркулировавших в европейских столицах — он легко определял авторство Вольтера, — Фридрих всегда помнил, какое значение для него имели мысли и произведения Вольтера. Он называл Вольтера «самым злобным сумасбродом»; «омерзительной личностью, притворщиком, обманщиком»; «величайшим плутом из всех живущих», но знал, что общался с гением и в период его становления великий деятель европейской культуры подробно комментировал его работы, страницу за страницей, а порой и слово за словом: ему выпала редкая честь. Фридрих с глубочайшим восхищением продолжал читать произведения Вольтера и даже написал отзыв о них автору.
В своих письмах впоследствии они периодически намеками возвращались к ссоре. Фридрих следил за успехами Вольтера в борьбе против религиозной нетерпимости и предрассудков. Это сражение их свело, по, приобретя опыт правителя, он стал сознавать, что позволять кому-либо нападать на устоявшиеся понятия нельзя; свобода может слишком легко спровоцировать беспорядки и привести к еще более худшему злу. Терпимость желанна, но не следует дозволять произвола в отношении того, чему люди поклоняются — осознанно или нет. В 1766 году Вольтер написал: «Я прощаю ему все!»
Когда Пигалю был заказан великолепный бюст Вольтера, Фридрих сделал особенно крупный взнос, и это растрогало Вольтера. А на смерть Вольтера в 1778 году Фридрих написал возвышенную «Элегию», прочитанную перед собранием Берлинской академии специально приглашенным оратором. Он сочинил ее во время военной кампании.
Мирный период, наступивший после Силезских войн, дал возможность Фридриху уделить больше времени собственным историческим работам. Он написал «Историю Бранденбургского дома», охватывавшую значительный отрезок времени, и частенько возвращался к ней, внося изменения. Полное издание было напечатано с королевского соизволения в 1751 году в Берлине. В книге описывалась история Гогенцоллернов вплоть до смерти Фридриха Вильгельма и восшествия на престол Фридриха. В работу включены описания многочисленных сделок, посредством которых курфюрсты приращивали или утрачивали территории. Эта работа, таким образом, играла роль своего рода заявления исторических прав, если речь заходила о приобретениях Юлиха, Берга, Клева, Равенсбурга. Изложение «Истории Бранденбургского дома» становилось страстным и драматическим, когда рассказывалось об ужасах Тридцатилетней войны, разграблении Магдебурга войсками Тилли в 1631 году: «Все, на что только способна солдатня, когда ничто не ограничивает ее гнева, что рождает в человеке дикая жестокость, когда его чувствами владеет единственно слепая ярость, — все это определяло поведение имперских войск, когда вооруженные люди носились по улицам, избивая стариков и младенцев, мужчин, женщин, детей…»
Произошедшее в Магдебурге и впрямь было ужасно, и Фридрих писал прочувствованно. Минуло сто лет, но враг у Пруссии оставался, по его мнению, все тот же. По многим направлениям — в его интерпретации истории польского вопроса, в отношении к шведским претензиям на Померанию — Фридрих в форме недавней истории изложил параметры, как он их видел, европейской ситуации, унаследованной от предшественников. Выписанные портреты крупных деятелей прошлого века — Ришелье, Конде, Великого курфюрста — убедительны и проницательны. Фридрих восхищается достижениями французов: «Франциск I пытался привлечь искусства во Францию; Людовик XIV закрепил их там. Его покровительство искусствам было впечатляющим, греческий вкус и римская элегантность получили повое рождение в Париже». Для деда, Фридриха I Прусского, ненавидевшего все французское, нашлись лишь резкие слова. Когда он доходит до описания правления своего отца, Фридриха Вильгельма, становится очевидной его сыновья почтительность. Фридрих подробно пишет о благотворительных организациях, созданных королем для солдат-ветеранов и их семей, о его заботе о кадетских корпусах, об усилиях но организации армии, хотя отмечает, что Фридрих Вильгельм кавалерии уделял меньше внимания, чем другим родам войск. Однако в своей основе «История Бранденбургского дома» была изложением фактических событий. В ней Фридрих отдавал должное предкам. Работа с первого предложения отражает гордость за свой род: «Бранденбургский дом, или дом Гогенцоллернов, является настолько древним, что его истоки теряются в дымке времен». Это было тщательно продуманное сочинение, не ставящее под сомнение успехи реформ в Пруссии.