Он уделял много времени и места в переписке такому предмету, как деньги. Иногда это касалось внутренних проблем: король следил за расходами Пруссии так пристально, что это становилось предметом насмешек. Фридрих мог написать резкое письмо послу по поводу его личных трат, но бывал очень щедр, если считал дело стоящим. Порой он занимался вопросами внешней торговли, например просил посольство в Париже изучить жалобу торговцев из Штеттина о французских пошлинах на вино. Время от времени возникали проблемы долгов Силезии — Фридрих называл их «dettes anglaises hypothèques»[166], деньги, которые требовала Британия в связи с так называемыми силезскими долгами[167]. По этому поводу лорд Хиндфорд — прежде посол в Берлине, а теперь в Санкт-Петербурге — в январе 1750 года посетил Пруссию. Фридрих с головой уходил в детали финансовых операций, когда дело касалось подобных международных споров, и казалось, что ему нравится их вести. В отношении некоторых вопросов он бывал покладистым, но в случае с Силезией напомнил Хиндфорду о пиратском поведении на морях некоторых английских кораблей. Разве это не уравновешивает спор? Разве не стоит рассмотреть возможность списания некоторой части долгов в качестве компенсации для его силезских подданных? Он считал, что стоит.
Фридрих тратил также много времени на вопросы обеспечения безопасности и секретности. Он разбирался с этим лично, быстро, с необычайной эффективностью и решительностью и мнил себя экспертом в таких делах. Король делал выговоры послам и министрам, если считал, что шифры используются неверно, или переписке, в современных терминах, присваивается завышенный уровень секретности. Если шифр оказывался раскрытым, Фридрих лично направлял инструкции о том, как ограничить понесенный от этого ущерб. И поскольку король время от времени посвящал в крайне секретную информацию привилегированную третью сторону — обычно французского посла, когда отношения между двумя странами были очень близкими, — то он прекрасно осознавал опасность ее разглашения.
Примером тому стал случай, произошедший в феврале 1750 года. Надежный и опытный Валори еще пребывал в Берлине. Фридрих после обычных клятв о неразглашении и недопустимости ссылок на источник информации показал ему одно сообщение. Позже Фридрих узнал, что австрийскому правительству стало известно, какой именно информацией прусский король поделился с французами. Это произошло благодаря тому, что его человек разгадал австрийский дипломатический шифр. Встала задача, как определить источник сведений австрийцев и не выказать им своей осведомленности о наличии такого источника, а главное, скрыть факт расшифровки их кодов. Такие проблемы возникали во все века. Фридрих проверил всю цепочку до Ганновера, где, как он предположил, раскрыли французские коды и таким образом узнали, о чем он поведал Валори, — та информация затем либо была доведена до австрийцев, либо они заполучили ее каким-то другим образом. Фридрих написал Валори скорее с сожалением, чем гневаясь на него, и предложил поменять все шифры для его преемника, Тирконнела.
Но наибольший интерес для Фридриха представляло составление концептуальных политических документов, помогавших освежать мысли, правильно оценивать европейскую ситуацию и расставлять по ранжиру специфические проблемы, стоящие перед Пруссией. Первый из них, названный «Первое политическое завещание», написан в 1752 году.
«Первое политическое завещание»[168] — большой документ. Он начинается с изложения принципов, которыми Фридрих руководствовался в управлении Пруссией. В нем были разделы, посвященные законам, финансам, механизму управления, различным людям из подвластных ему территорий. Он перечислил правила, определяющие поведение дворянства, принципы справедливости, которым должны следовать и дворяне, и крестьяне, а также обязанности и тех и других. Фридрих много писал о промышленности и местной экономике каждой провинции Пруссии. Здесь в глаза бросается явная пристрастность, хотя, видимо, и вполне объяснимая: Силезия рассматривалась, как Cette belle province — здесь было меньше, чем где-либо коронных владений, дворянство платило в казну больше, чем крестьяне. В документ включен и раздел по военным вопросам, во многом дублирующий другие произведения и инструкции, касавшиеся военного дела. Имелся также большой раздел, посвященный положению в Европе и вариантам развития международной обстановки, перед которыми оказывалась или могла оказаться Пруссия. Европейская ситуация менялась уже тогда, когда Фридрих работал над документом, и о непростых решениях, которые примерно через четыре года ему предстоит принимать, в 1752 году нельзя было даже помыслить. Тем не менее «Первое политическое завещание» во многом отражает образ его мыслей в то время.
Фридрих начинает раздел по внешней политике с Австрии. Все державы являются потенциальными противниками, но Мария Терезия — «La plus sage et la plus politique entre elles» — самый главный среди них. К ней, своему основному противнику, Фридрих относился с настороженностью и восхищением. Ее отец оставил государство в таком хаосе, что дочь оказалась в полной зависимости от английских субсидий, но теперь она без устали трудилась над тем, чтобы уменьшить эту зависимость. Ее супруг, избранный императором, был в меньшей степени, чем опа, предубежден против Пруссии, но в расчет следовало брать именно Марию Терезию.
Личное восхищение сувереном не влияло на отношение Фридриха к Австрии и австрийцам. Он знал, что Вена непримирима. Австрия является «единственной из держав, которой мы нанесли большую обиду». «Я повстречался с молодым Лобковицем, — писал король об одном подающем надежды молодом дворянине. — Он разумен, совестлив и настолько приятен, что с трудом верится, что он австриец!». Фридрих знал, «lа cour de Vienne raisonne»[169].
Король полагал, что из всех держав он мог с определенной уверенностью рассчитывать лишь на Францию. Вражда Франции с Австрией была неизменным фактором в европейских делах, а это означало, что Берлин при любых обстоятельствах должен поддерживать тесные отношения с Парижем. Трудности же существовали. Фридрих не изменил отношения к поведению французов во время недавней войны, когда, как он думал, ему пришлось принять на себя неоправданно большую часть тягот. Сказать, что прусский король не доверял Франции, значит не сказать ничего, — во внешней политике он считал доверие совершенно неуместным; но он дал беспристрастную оценку французской политике и заявил как о принципе, что, имея дело с французами, всегда необходимо быть начеку. «Цель их политики заключается в том, чтобы выдвинуть нас, союзников, как можно дальше вперед, а потом дать нам роль «derrière le rideau»[170], которая нам не подходит, но выставляет нас открытыми для возмущения со стороны других держав и отдает пашу судьбу в руки французов».
Тем не менее, видимо, для Пруссии было правильнее оставаться с Францией в близких отношениях. Они были не только двумя государствами, связанными общей враждой с Австрией, они напоминали мужчин, женатых на сестрах, — в данном случае речь идет о Силезии и Лотарингии, обе провинции раньше принадлежали империи, — и были заинтересованы в общем деле. Хотя Франция является старой монархией и самым мощным в Европе единым государством, французская корона и правительство слишком зависимы от удачи и личностного фактора, писал Фридрих. Монархи плохо образованны. Отсюда худшей для Франции перспективой может стать закат правящей династии.