Все контакты Фридриха имели целью сохранить мир, который будет на пользу Пруссии. Он считал, что его позиции сильны. Король вновь написал Брауншвейгу в сентябре 1755 года, что снимает с себя всякую ответственность за то, что произойдет после истечения срока действия официального договора с Францией. Он свободен от обязательств и готов рассмотреть предложения Британии или любого другого государства. Фридрих явно не хотел обесценивать себя как посредника или друга. Он стремился узнать отношение к происходящему мадам де Помпадур. Книпхаузен сообщил о ее враждебном отношении к Британии — ранее полагали, что она расположена к этой стране, — по оно смягчается финансовыми затруднениями. Английский кредит был для нее очень важен; в соответствии с конфиденциальной информацией, которой располагал Фридрих, этой даме удалось перевести из Франции и вложить в английские ценные бумаги средства, эквивалентные 30 000—40 000 фунтов. Книпхаузен писал также, что мадам де Помпадур демонстрирует le plus grand attachement[183] к Фридриху! Король не был склонен этому верить. Фридрих знал, как сильно ее возмущает грубый сарказм, который он часто позволяет себе в ее адрес. Король называл своих охотничьих собак «маркизами Помпадур», добавляя: «Но обходящимися не так дорого».
Фридрих считал возможным — и надеялся на это, — что Франция ограничит войну операциями на морс. Если же она перекинется на континент, британцы вполне могут вновь разместить свои войска, вероятно, ганноверцев и германских наемников, в Нидерландах. Тогда враги окажутся на границах Франции. Конечно же, она должна быть заинтересована в предотвращении войны путем переговоров. В то же время он считал французскую реакцию на действия Британии ничтожной. Слабость сделает возможность мира еще более призрачной.
Все построения Фридриха были ошибочны. Он сохранил невозмутимость, получив информацию об обмене резкими посланиями между Лондоном и Веной; Австрия явно возмущена тем, что англичане планируют большую войну, предварительно не посоветовавшись с союзниками, одним из которых, конечно же, является Австрия. Фридрих счел, что все это укладывается в его схему — Австрия не хочет участвовать в военных действиях Британии сверх некоего необходимого минимума; она возмущена отсутствием консультаций и полна решимости установить огромную цену в британских субсидиях за любой шаг против Франции, который ей понадобиться сделать. Но здесь Фридрих просчитался. Кауниц хорошо справился со своей задачей. Австрия не собиралась оставаться в стороне.
Кауниц добился окончательного разрыва отношений между Францией и Пруссией. Для него Пруссия была врагом. Франция, считавшаяся до этого также врагом Австрии, находилась на пороге войны с Британией, до недавнего времени являвшейся ее союзницей. Кауницу было нужно, чтобы французы восстановили отношения с Австрией и окончательно разорвали их с Пруссией. Он также рассчитывал на поддержку со стороны России, если удастся уговорить ее отказаться от британских субсидий. Таким образом, Пруссию можно изолировать. Она окажется окруженной врагами: Россией, Австрией, германскими государствами, теми, которые Кауницу удастся привлечь на свою сторону, и Францией. Только Британия окажется вне этого антипрусского лагеря, но она будет в первую очередь занята борьбой с Францией на море и в Америке и едва ли сможет помочь Пруссии — если только деньгами.
Это был великий, долго вынашиваемый план, с которым Фридрих никак не хотел считаться. В сентябре 1755 года — еще до того, как война между Францией и Британией была официально объявлена, — он любезно спрашивал в письме, намерено ли британское правительство предпринять какие-либо шаги, чтобы заручиться его нейтралитетом, или этот вопрос его не интересует, и с той же почтой писал об удовлетворении, испытанном им в связи с тем, что Бель-Иль, которого он высоко ценил, вновь снискал благосклонность во Франции. Это были послания суверена, полагавшего, что он находится в благоприятных условиях, самому ему практически ничто не угрожает; он может сохранить нейтралитет и, как всегда, желает добра Франции.
В сентябре Фридрих получил сообщение от Клингграффена из Вены. Один из его друзей, проникший в хорошо информированные круги, слышал, как говорили, что Фридрих предостерег Францию от всяких покушений на Ганновер, которых он не допустит, и что это сильно охладило отношения между королем Пруссии и Францией. Слухи, сплетни, дезинформация, интриги, пустые и безосновательные, — все это, может быть, и так, но отчего это, резко спрашивал Фридрих, называя все россказни чистой воды чепухой. Кауниц, как сообщалось, не ладил с британским министром в Вене, сэром Робертом Кейтом, и Фридрих предположил, что британцы, вероятно, возмутились по поводу цены, которую затребовали австрийцы за выступление против французов. Такое объяснение вполне согласовывалось с его неизменным убеждением. Он продолжал думать и писать о том, что Франция демонстрирует слабость и сопливость, а в это время Британия захватывает ее корабли в море. Тем самым она вовсе не воодушевляет государства, которые желают Франции добра, но при этом уважают силу. Фридрих также узнал, что французы ведут переговоры с Саксонией, противником Пруссии. Здесь пахло деньгами.
Неужели Франция утратила курс, уверенность и уважение к себе? Новым французским чрезвычайным послом в Пруссии был назначен герцог де Нивернуа, и Фридрих приказал Книпхаузену выяснить, какие инструкции ему даны. Выполнение этого задания потребовало некоторого времени. Король предположил, что Нивернуа будет работать над заключением нового франко-прусского договора, когда в мае будущего, 1756 года истечет срок действия предыдущего; он очень хотел занять сильные позиции для заключения сделки. Прусский посланник в Лондоне Абрам Михель проинформировал его о беспокойстве британцев. Они гадают, насколько далеко Фридрих может пойти в оказании помощи Франции, и с тревогой ожидают результатов посольства Нивернуа. Они поняли, написал Михель 30 сентября 1755 года, что, если русские, выполняя соглашение о британских субсидиях, соберутся ввести войска в любую часть Германии, Фридрих не останется сторонним наблюдателем и ситуация сильно осложнится. Таким образом, британцы объявили цену его дружбе, а французы направили высокочтимого герцога со своей ценой.
Фридриху нравилась мысль, что великие противоборствующие державы могут соперничать из-за его дружбы. Он написал Михелю, что британцы нравы — входящие в Германию русские войска заставят его воевать с британскими друзьями и казначеями России; он надеялся сохранить высокую цену. В отношении Франции Фридрих начал, к великой радости Кауница, проводить жесткую линию. Она явно вела переговоры о субсидиях с Саксонией, и 18 октября Фридрих написал Книпхаузену, что, если эти переговоры будут успешными, он не станет возобновлять договор с Францией.
Возможно, Фридрих слишком поспешил и более покладистое поведение могло бы отсрочить или не допустить разрыва с Францией, которого желали его враги. На данном этапе его дипломатия увенчалась ссорой с Францией и соглашением с Британией, причем последнее, по мнению его критиков, явилось причиной первого. Трудно с уверенностью сказать, так это или нет, но уж точно можно утверждать, что на самом деле он утратил инициативу в международных делах; проиграл ее Кауницу, но в течение некоторого времени был не в состоянии заметить потерю.
Фридрих был явно встревожен. Он написал в ноябре Клиннраффену в Вену, что австрийское правительство, похоже, не соглашается с планами британцев относительно войны против Франции, в то время как французское, кажется, не собирается проводить наземную операцию против Британии и Ганновера. Не затевается ли какая-нибудь афера? Какое-нибудь франко-австрийское соглашение о том, что Австрия не станет поддерживать Британию, если Франция согласится не начинать атаку в Нидерландах? Фридрих все еще продолжал мыслить категориями существования двух непримиримых противников, Австрии и Франции, которые, однако, ведут некий тактический торг, чтобы не допустить повсеместной войны между Францией и Британией. Он был нрав, предполагая, что между Францией и Австрией идут активные контакты, но ошибался, думая, что их замыслы связаны с надвигающейся войной Франции с Британией. А замышлялось на самом деле — и это пока было для него тайной — уничтожение Пруссии.