Было именно так. Враждебная реакция французов отражалась в переданном Руайем протесте из семи пунктов: что Вестминстерская конвенция является странной, противоречит духу договоров, подписанных между Францией и Пруссией, и не совместима с истинными интересами Пруссии. Если бы Пруссия подверглась нападению со стороны Австрии и России, Франция могла бы оказать ей помощь. Британия — никогда.
Фридрих направил сдержанный, но довольно острый ответ. Мсье Руайя, писал он, похоже, удивляет то обстоятельство, что королю Пруссии приходится принимать во внимание безопасность собственного королевства. Союзы основываются на взаимных интересах, а что касается обвинений Руайя по поводу нарушения соглашений, то ничего не было сделано в нарушение какой-либо статьи договора. Эту тему он развил пункт за пунктом. Французы злятся и удивляются лишь потому, что король Пруссии не испросил их разрешения, — беспрецедентная мысль. Фридрих находился в приподнятом настроении. Он счел увещевания Руайя бессмысленными и неуместными. Хотя сношения с Парижем поддерживались через Книпхаузена, милорд Маришаль по-прежнему находился во Франции, и Фридрих писал ему игривые письма относительно сложившейся ситуации. Из-за заключения соглашения с королем Георгом II «вам будут говорить, Моп eher Milord, что я стал в меньшей степени якобитом, чем был! Не ненавидьте меня за это!».
Фридрих некоторое время пребывал в уверенности, что у французов нет причин для беспокойства. Они могут вести борьбу с Британией по всему миру и концентрировать внимание только на этом — Фридриху до этого нет дела. Он не питал неприязни к Франции и даже обсуждал с Нивернуа возобновление франко-прусского договора. И хотя французов, естественно, огорчила неожиданность и секретность действий Фридриха, едва ли можно принять их гнев как обоснованный. Вестминстерская конвенция некоторым образом облегчила стратегическое положение Британии, но фактически не повлияла на основной ход борьбы между Францией и Британией.
Тем не менее Фридрих вскоре написал Книпхаузену, что Франция обратила свои ненависть и гнев на него, а не на главного врага, Англию. Французы торговались с Австрией. Книпхаузен предложил Фридриху направить письмо непосредственно мадам де Помпадур, эту идею король воспринял с отвращением. Книпхаузен также докладывал об участившихся встречах между австрийским министром в Париже, графом Старенбергом, и французскими министрами.
Но даже самые могущественные правители временами оказываются в заблуждении, часто бывают во власти впечатлений, сложившихся ранее, не считаясь с изменившимися обстоятельствами. Фридрих писал Книпхаузену в феврале 1756 года, что «остается постоянной и неизменной истиной, что никогда не будет в интересах Франции работать во имя или способствовать возвеличиванию Австрийского дома». Он по-прежнему скорее подозревал, чем ясно понимал, что ему угрожает, чувствовал изолированность, но рассчитывал на поддержку со стороны Британии. Да, он огорчил Францию, но если рассуждать логично, то это должно пройти. Тем не менее в середине марта король не на шутку встревожился, узнав, что французский министр в Вене, маркиз д’Обеттер, нарочито избегает контактов и протокольных встреч с представителем Фридриха, Клингграффеном. В конце месяца он впервые написал посланникам в Лондоне, Вене и Париже о поразительном факте: возможно, между Парижем и Веной создается ось! Д’Обеттер в Вене часто беседовал с Кауницем за закрытыми дверями. Имелись также признаки, что Австрия стремится объединить германских католических монархов, разделив империю по религиозному признаку, чтобы натравить их на Пруссию, — печальная перспектива.
Гнев французов проще объяснить их собственными преднамеренными действиями. Между французами и австрийцами вот уже несколько лет шли конфиденциальные переговоры, и французы, конечно, понимали, что улучшение отношений с Австрией свыше известных пределов будет непросто сочетать с дружбой с Пруссией. Однако когда австро-французское соглашение было подписано в Версале в мае 1756 года, французы заявили, что это Фридрих своим вероломством заставил их вступить в этот альянс; они сочли оскорбительными и возмутительными действия государства, которое притворно считали союзником. Подписание Вестминстерской конвенции не было предательством; она в первую очередь касалась нейтралитета Пруссии и мира с Германией. Фридрих в инструкциях своим послам настаивал, что это единственные цели конвенции и ее положения подтверждают его слова. Действительной причиной французской реакции и, как это назвали, Renversement des Alliances[186], было решение Франции бросить Пруссию на произвол судьбы и встать на сторону Австрии. Это была французская перелицовка.
Подписанный в Версале договор обязывал Францию и Австрию поддерживать друг друга в случае нападения со стороны третьего государства, за исключением Британии; это предохраняло Австрию от вовлечения в надвигающуюся франко-британскую схватку. В существовавшей ситуации это могло относиться лишь к взаимной помощи против Пруссии. Кроме того, при наличии этого договора у Австрии оказывались развязанными руки для возвращения Силезии с благословения Франции, хотя формально такого положения в тексте не было. Франция, казалось, практически ничего не получала от договора; поведение Австрии совершенно не менялось. Клингграффен сообщил Фридриху, что конвенцию, подписанную с Британией, Кауниц расценивает как неблагоприятную для себя. Маски были сброшены. В марте 1756 года Кауниц предложил России организовать совместное австро-русское нападение на Пруссию, ему ответили, что императрица полностью согласна с этой идеей. В июне 1756 года Австрия и Россия официально возобновили свой альянс, соответствующий договор был подписан только в январе 1757 года.
Тем временем Россия приступила к мобилизации армии, длительному и трудоемкому процессу. У Австрии таких трудностей не было: она недавно провела военную реформу, поэтому правительство отдало приказ о мобилизации в июле. Оба государства безо всякого повода готовились к войне. Большая наступательная коалиция против Пруссии находилась в процессе формирования. Фридриху теперь угрожал альянс, насчитывающий в целом 90 миллионов человек против прусских 5. Его единственным потенциальным союзником была Британия, мало заинтересованная в европейских делах, если только они не использовались во вред Франции.
Король Пруссии оказался в сложной ситуации. Фридрих, возможно, предвидел ее, когда соглашался на подписание конвенции с Британией, но его письма говорят, что он скорее догонял, чем опережал события. Король сохранял вежливость и сыпал комплиментами, которые смягчали разногласия в восемнадцатом веке. Нивернуа оставался в Потсдаме, благодарный за прекрасный прием, который ему там был оказан. Фридрих слал красивые послания с изъявлением своего неизменного уважения к славе и интересам короля Франции, а также продолжал заявлять — со все возрастающей энергией и верой в свои слова, — что он стремится только к миру и нейтралитету: миру для Германии и нейтралитету для Пруссии. Воинственные шаги, о которых докладывали из Австрии и России, нельзя было оставлять без внимания, однако он мог с чистым сердцем говорить, что они не были ответом на какие-либо его действия.
Фридрих обратил внимание на военные приготовления австрийцев в Богемии и Моравии уже в декабре 1755 года, и теперь писал своему послу в Лондоне, указывая на Францию как на общего противника Пруссии и Британии. Он был, однако, по-нрежпему самоуверен и находился во власти иллюзий. По поводу австро-французского договора он писал, что альянс между Парижем и Веной настолько противоестествен, что вряд ли просуществует долго.
Беспокойной весной 1756 года было и еще одно более благоприятное для Фридриха событие: 11 мая в Потсдам прибыл новый британский посол, сэр Эндрю Митчел, первый за шесть лет. Фридрих узнал, что это назначение получил лорд Тироули, известный ирландский военный, ветеран многих кампаний. Ему было семьдесят четыре года. Вместо него Фридрих попытался заполучить Вилльерса, ранее занимавшего этот пост. И получил Митчела.