С поля сражения под Колином Фридрих отправился в свою прежнюю ставку в Лиссе, к северо-востоку от Праги. Каждый год в день этой битвы, 18 июня, он будет предаваться мрачным воспоминаниям. Король лежал на охапке соломы и в течение какого-то времени был не способен что-либо предпринять. Ясно, армию следует отводить, и он приказал брату Генриху проследить за этим, что было безукоризненно исполнено. 20 июня сняли осаду с Праги, армия потянулась на север и остановилась у Лейтмерица.
Затем Фридрих начал приходить в себя. 25 июня он написал Кейту, что надеется выиграть достаточно времени и поправить дела. Ему нужно было восстановить свободу маневра для армии, чтобы обеспечить оборону Силезии, защитить коммуникации с Пруссией и обеспечить войска всем необходимым. До него доходили слухи, что Даун, как и ожидалось, движется маршем к Праге, но где именно он находится, Фридрих не знал. Король отдал приказ Августу Вильгельму, принцу Прусскому, взять под командование 35 000 солдат, примерно половину армии, и перекрыть подходы к Эльбе. Он сам присоединится к нему позже. Тем временем король отправился в Лейтмериц, где 27 июня устроил свою ставку во дворце епископа.
В Лейтмерице Фридрих нашел Митчела и рассказал ему о сражении. Рассказ был сдержанным и несколько приукрашенным. Фридрих не винил других, хотя, но его словам, чрезмерное рвение отдельных частей армии, он имел в виду команду Манштейна, спутало пруссакам все карты. Его письменный отчет, датированный 22 июня, был честным и сухим. Позднее король говорил де Катту, что сражение можно было выиграть. «Теперь он, — сообщал Митчел Холдернессу, — пришел в себя». Он демонстрировал способность быстро восстанавливаться. «Я видел короля Пруссии великим в благоприятных обстоятельствах, но еще более велик он был в период неудач», — писал посол. Однако Фридрих понял: другого сражения не должно или пока не должно быть, если он не будет полностью уверен, что выиграет его.
Его также занимали финансовые проблемы. Для ведения повой кампании были нужны деньги. Он осторожно поинтересовался у Митчела о возможности получения британской субсидии, необходимой для продолжения боевых действий. Фридрих всегда отрицательно относился к идее займов и к зависимости, которую они означали, но понимал, что одновременное нападение Австрии, Франции и России может катастрофически сказаться на его финансах. Митчелл пообещал сделать все от него зависящее и был удивлен, заметив на лице Фридриха искреннее смущение. Фридрих написал в Берлин д’Аржану прочувствованные, полные философского смысла строки: «Будь я убит под Колином, то уже достиг бы гавани, и никакие штормы больше не были бы мне страшны». Живость и стилистика писем Фридриха, написанных непосредственно после Колина, показывают короля не потерявшим присутствия духа. Но судьба обрушила на него еще один удар. Его мать уже некоторое время была больна, а 28 июня Фридрих получил известие о ее смерти. Его горе было безграничным.
В течение нескольких недель Фридрих анализировал создавшуюся стратегическую обстановку. Одни опасности, грозившие Пруссии, носили непосредственный характер, другие находились в некотором отдалении. Самой прямой угрозой, конечно же, были Даун и его армия в Богемии, которая могла вторгнуться через Ризенгебирге в Лусатию, занять Южную Саксонию и угрожать собственно Бранденбургу. Фридрих полагал, что выделил достаточно сил Августу Вильгельму, чтобы он справился с этой опасностью, по крайней мере до тех пор, пока и сам не придет на помощь. Король попросил брата постараться удержаться в Богемии, если удастся, до середины августа. Очень важно, говорил он, прикрыть пути на север и обеспечить защиту складов и хранилищ — вся армия зависит от них. Если австрийцы пойдут на север, Августу Вильгельму следует занять сильные позиции, чтобы, подвергшись нападению, он мог встретить противника в выгодных для себя условиях, и после этого он должен стать в тылу австрийцев и создавать для них угрозу быть отрезанными. Фридрих не мог дать ему детальных указаний по развертыванию войск, потому что все будет зависеть от действий противника в этом районе. Поэтому, когда Август Вильгельм в июле написал письмо и спросил, как ему следует маневрировать, Фридрих ответил, несомненно, с некоторым раздражением, что не может дать конкретных предписаний. У его брата есть разумные генералы и поставленная королем цель, которой следует добиваться.
В марте далеко на севере и западе французы силами почти в 70 000 человек под командованием графа д’Эстре начали марш к Рейну. Затем они двинулись через Вестфалию на Ганновер, а на их пути оказались небольшие силы ганноверцев под руководством герцога Камберленда, командовавшего противостоявшими французам войсками в сражении при Фонтенца. Фридрих неоднократно горько сожалел, что практически ничем не может ему помочь, хотя небольшое количество прусских войск было выделено в помощь герцогу, но они были вскоре отозваны из армии наблюдения. 16 июля французы форсировали реку Везер.
На севере Швеция теперь также готовилась поддержать военными силами большую коалицию Кауница. 17-тысячный корпус влился в состав экспедиционных сил, нацеленных против Померании, где Швеция имела территориальные претензии. А на северо-востоке зашевелилась громадная русская армия, которая под командованием Апраксина теперь и в самом деле двигалась к Восточной Пруссии. Противник, таким образом, угрожал вторгнуться в Северную Германию с двух, если не с грех, направлений. Тем временем еще одна французская армия под началом Шарля де Роана, принца Субиза, наступала на восток из района Страсбурга для взаимодействия с имперской армией, Reichsarmee, созданной по решению имперского конгресса в Ратисбоне, чтобы разделаться, возможно, окончательно с королем Пруссии.
«То не армия, — писал Наполеон, — защищала Пруссию на протяжении семи лет. То был Фридрих Великий». Будет немало случаев, подтверждающих эту истину, и первый из них — месяцы, последовавшие после Колина.
Прямая угроза — австрийцы в Богемии и уязвимость прусских складов и хранилищ в Лусатии. В середине июля, в то время как французы в Ганновере наступали на войска Камберленда, Август Вильгельм вследствие неумелого маневрирования утратил важный узел дорог, Габель, к северу от Ниемеса и открыл превосходящим силам противника путь на Циттау, к северу от границы, где располагались важные склады пруссаков. Ситуация в Лусатии, таким образом, стала катастрофической. «Ты заставил меня дорого заплатить за доверие, оказанное тебе», — написал Фридрих в ярости. В последующих письмах также звучала глубокая горечь: «Ты никогда не будешь не кем иным, кроме как бездарным генералом!» В письме к Вильгельмине он говорил о sottises[205] их брата. Фридрих помчался из Лейтмерица в Лусатию повидаться с Августом Вильгельмом и сказать тому, что он больше никогда не будет командовать армией. Принц Пруссии был, говорил Фридрих, подобен капризному ребенку. Август Вильгельм заявил, что уедет из армии, король ответил жестким письмом: «Ты хочешь сбежать? Упорхнуть, когда мы сражаемся? Пока мы сражаемся, чтобы сохранить Пруссию для тебя и твоей семьи? Стыдись до глубины души того, что намереваешься сделать!» Позднее Фридрих заверил Августа Вильгельма, что не обвинял его в трусости, но слова были жестокими и многим казались несправедливыми. Произошедшее вызвало толки в Берлине. Как бы там ни было, вся армия оказалась под угрозой и ее снабжение в опасности из-за неумелых тактических действий. 30 июля он написал, что его брат своим mauvaise conduite[206] поставил все в отчаянное положение.
Август Вильгельм был возмущен таким обращением и считал его несправедливым. Его друзья полагали, что он получил неверные указания, а жестокость Фридриха, вероятно, связана с его душевным состоянием после Колина. Уехав из армии, Август Вильгельм через год умер от удара. Когда Фридриху об этом рассказали, он горько плакал, а потом долго в одиночестве скакал верхом. Он направил брату ясные инструкции, особенно относительно Циттау, но тот придерживался иного мнения, и теперь, после тех ужасных писем, он мертв. Август Вильгельм, говорил Фридрих, обладал лучшей в мире душой, но был нерешителен и всегда чрезмерно волновался. Фридрих знал, что Генрих, который был особенно близок с умершим братом, возмущен случившимся, и написал ему письмо, в котором выражал сожаление; по трещину, возникшую в их отношениях, ликвидировать так и не удалось.