— Завтра, смотри, возвращайся! Не задерживайся!
…Ян Тырда отбивал во дворе старую косу. Увидев Павлова, он прислонил ее к стене хаты и пошел навстречу.
— Здравствуйте, товарищ начальник! — сказал он по-русски, приподнимая над головой выгоревшую на солнце войлочную шляпу.
— Добрый вечер, пан! — произнес Павлов, подавая руку.
— Га, пан! — рассмеялся Тырда. — Проше сядать… А может, и так. Может, и вправду паном стал. Сколько лет я ею, — он показал на отливающую синевой косу, — косил панское поле, а теперь вот уже второй год буду косить свое. А кто мне землю дал? Русские большевики. Выходит, это вы меня паном сделали…
Они присели на завалинку и по-крестьянски, не спеша, повели разговор о земле, о хозяйстве, о видах на урожай. Ян Тырда, вспоминая прошлое, рассказал, как он отбывал панщину, с утра до ночи гнул спину на чужой земле. А что заработал? Мозоли на руках да обидную кличку «быдло»…
В дальнем конце улицы, спускавшейся к реке, запылило возвращавшееся с пастбища стадо. Давно ли сюда, на запад, на Сан, переместилась со Збруча граница — еще и двух лет нет, а у Яна Тырды уже гуляют в стаде корова с телком. Вон она важно несет бледно-розовое вымя, переполненное молоком. В конюшне бьет копытом конь, доставшийся при разделе панского именья. В хлеву хрюкает кабанчик. Наконец-то пришел достаток и в дом Тырды, стали явью мечты, от которых, бывало, не спалось по ночам. И все-таки опять нет покоя его душе, опять донимают, пересиливая сон, думы — тревожные думы о том, а надолго ли это счастье, не вернется ли старая, бессчетное число раз клятая, жизнь?
Ян покрутил в задумчивости прокуренный ус и, кашлянув от смущения, сказал:
— А что я хочу спросить вас, Василий Яковлевич: не придется ли в скором времени нам воевать? Как вы думаете?
— С кем?
— С германом, с кем же больше? Недавно жинки с покоса пришли, сказывают, с той стороны, из-за Сана, им кричали косцы: немцы войска подвозят, по всему Засанью расквартированы их части.
— Если они начнут, будем драться, а там еще посмотрим, чья возьмет!..
Прощаясь, Павлов пообещал Тырде отпустить завтра Ядвигу сразу же, как только вернется жена.
— Добже, добже! — ответил Ям.
Село постепенно затихало, не зажигая огней, укладывалось спать. Павлов спорой походкой шел вдоль плетней по узенькой тропинке, выбитой в траве босыми ногами селянских девчат и ребятишек.
В стодоле, мимо которого он проходил, всхрапнул конь, закудахтали потревоженные куры. Где-то хлопали калитки. От клуба доносился веселый говор и смех — там балагурили с девчатами сельские хлопцы…
Все это, по выработавшейся с годами пограничной привычке, ловил чутким ухом Павлов. Но сколько он ни напрягал слух, среди вечерних звуков не услышал тех, которые в последние дни доносились с той стороны, заставляя погранзаставу быть настороже.
Тихо было в раскинувшемся за Саном старинном украинском городе Ярославе. Тихо было и в соседних с Ярославом селах Жемове и Добче, откуда с позавчерашнего утра и до сегодняшнего полудня пограничным нарядам слышалось гудение танковых и автомобильных моторов, ржание лошадей.
Не знал Павлов, что на его заставу уже наведены стволы орудий и минометов; что в районе Ярослава и прилегающих к нему сел и хуторов заняли исходные позиции для наступления танковая дивизия и конный корпус семнадцатой армии генерала фон Штюльпнагеля, приготовилась к внезапному прыжку вся группа армий «Юг», а на дальних аэродромах замерли в ожидании сигнала тяжелые бомбовозы четвертого германского воздушного флота.
Не знал Павлов и того, что на одной из застав округа задержан перебежчик — немецкий солдат Альфред Лискоф и что, по его словам, командир взвода лейтенант Шульц уже объявил солдатам: завтра на рассвете непобедимая немецкая армия начнет наступление против России. О сообщении солдата, в прошлом рабочего из города Кольверка, сына коммуниста, было немедленно доложено командованию погранвойск. Перебежчика приказали направить во Львов.
«Почему же на той стороне притихли? — думал Павлов. — Закончили учения и отдыхают? Ведь завтра воскресенье. Или это затишье перед бурей? Вон и Ян Тырда говорит: немцы готовятся к войне». Разговоры об этом Павлов слышал от местных жителей не первый раз. А дыму без огня не бывает… Но почему от командования никакого предупреждения нет?..
Павлова беспокоила смутная тревога. «Эх, не стоило Луше уезжать в Перемышль! Зря отпустил!» — вздохнул он и прибавил шагу.