— Давайте спишем все на усталость, — не нахожу другого разумного объяснения. — Нам всем нужно отдохнуть. А еще хорошо бы поесть.
Только сейчас вспоминаю, что за весь день у меня не было ни крошки во рту. Мы так увлеченно работали, что о еде не возникало и мысли. Зато сейчас… живот аж сводит от голода.
— Поесть действительно неплохо бы, — соглашается Серафим Степанович. — Время уже позднее, но что-то да должно было остаться. Есть-то особо некому было. Вернее некогда.
— Значит пойдем кушать, — улыбаюсь мужчине.
Несмотря на всю его суровость и нежелание принимать мои взгляды, он мне симпатичен. Серафим Степанович знает свое дело и делает его так хорошо, как только может. Вот и все.
— Вы, Анастасия Павловна, ступайте, — качает он головой. — А я пока что по остальным палатам обход сделаю. Должен я знать, как дела с остальными солдатами. Должен на завтра планы надумать.
— А кушать, когда же будете, Серафим Степанович? Голодным ведь совсем нехорошо быть. Нужно хоть что-нибудь поесть.
— Вы, голубушка, обо мне не беспокойтесь. Меня голодным не оставят. Что-нибудь да принесут поесть. Вы лучше о себе думайте.
— Надеюсь, что это так, — не вижу смысла спорить и принимаю слова врача, как должное. В конце концов, он мне никто. Мне незачем о нем беспокоиться.
Распрощавшись с Серафимом Степановичем, направляюсь к нашей палатке. Прежде, чем искать еду, хочу найти Аглаю и сестер. Возможно, они знают, куда нужно идти. А если не знают, тогда будем вместе искать.
День сегодня вышел еще страннее вчерашнего. Необычное приключение в прошлом становится не только загадочным, но и каким-то магическим что ли. Словно на самом деле я способна делать то, чего не могут делать обычные люди.
И это что-то наверняка должно быть описано в дневнике моей бабушки, княгини Стырской.
Вот только верить ли тому, что там написано? Верить ли возможности применять ядовитые травы во благо, если Аглая с такой опаской на них реагирует?
Это мне тоже предстоит понять. Но заняться этим я планирую уже после ужина.
Глава 12 Таинственный незнакомец
Ужин состоялся. Тихий, скромный, в узком кругу соседок. Но таким он мне понравился куда больше, чем если бы пришлось провести его в окружении незнакомых солдат.
— Марфа Ивановна-то вон, какая молодец! — не перестает восхвалять старшую из сестер Аглая. — И ужин нам организовала и палатку сберегла!
— А кто знает, чего тому человеку нужно-то было? — вспоминаю рассказ Марфы и по спине пробегает холодок страха.
Оказалось, что пока мы занимались операциями, по палаткам ходил неизвестный человек. Он явно что-то искал. А может быть, даже не что-то, а кого-то.
И мне почему-то кажется, что этим самым кем-то могу быть именно я.
— Да кто ж его знает-то? — пожимает плечами Марфа. — Я же его только издалека-то и видела. Вижу, главное, в палатку заглядывает, дай думаю спрошу, чего хочет. А он меня завидел и наутек. Даже понять не сумела, мужчина или женщина то был.
— Так нашинский он или из этих, из турок будет? — присоединяется отходившая по своим делам Лизавета Ивановна.
— Нашинский, конечно же! Разве турок забрался бы сюда? Ему бы быстро все желание по палаткам соваться отбили бы, — опережает Анна Ивановна сестру с ответом.
— Да что же ты говоришь, какой турок? — присоединяется Марфа. — Наши ведь на том берегу Дуная закрепились уже, и к продолжению наступления готовятся.
— А вы почем знаете-то? — сестра Аглая берется за крест, в надежде, что это действительно так. Разве что молиться не начинает.
— Так известно же уже! — хмыкает Марфа Ивановна. — Гонец с того берега весточку принес. Мы следом на тот берег идем. Не сегодня — завтра собираемся. Раненых только по тяжести распределим, да кто останется определимся.
— А что ж это, остаться можно? — в голосе Анны Ивановны слышится надежда. Похоже, что насмотрелась она уже на войну. Впрочем, все уже, наверное, на войну насмотрелись.
— Конечно остаться, — подтверждает старшая Ивановна. — Должен ведь кто-нибудь за ранеными приглядывать. К тому же переправлять их по госпиталям надобно. А без сестер это никак не получится сделать.
— А к кому подойти-то надо, чтобы остаться? — взволнованно продолжает спрашивать Анна. — Не могу я больше, девоньки, находиться здесь. Сердце мое не выдерживает боли солдатиков наших…
— Да я же уже попросила за тебя, — отмахивается Марфа Ивановна. — И Лизавета с тобой останется. Нечего папеньку расстраивать, коли все три дочки на войне пропадут.
— А ты как же будешь-то? — хватается за голову Лизавета Ивановна. — Как же ж мы без тебя, да к папеньке поедем-то?