Какой бы ни оказалась финальная точка моего затухающего разума, радует, что в ней есть, чем насладиться.
Открываю глаза и смотрю прямо в небо. Оно голубое и чистое. Даже не верится, что под таким небом может идти война. Самая настоящая, кровопролитная и безжалостная.
Пытаюсь вспомнить, в какую войну наши войска носили такие мундиры, как носит Серафим Степанович. Навскидку это все же конец девятнадцатого века. Тогда как раз шла Русско-турецкая война. Неужели это она и есть?
Впрочем, это не важно. Если у меня начались галлюцинации, значит осталось уже не очень долго. Значит моя жизнь уже подходит к концу. Можно попробовать насладиться ею.
Переворачиваюсь на бок. И даже это кажется мне невероятно приятным. Ведь в последнее время я постоянно лежала на спине, не в силах повернуться.
— А это что такое? — нащупываю рядом с собой какую-то банку.
Она практически пустая. Лишь пара капель остается на дне. Словно содержимое банки было вылито или… выпито.
Принюхиваюсь и понимаю, что эта банка точно оказалась здесь не случайно. Ее кто-то принес и, скорее всего, пытался ею навредить мне. А может быть даже и навредил.
Ведь в банке налит мышьяк! И такого количества наверняка хватило бы, чтобы избавиться от раненой и умирающей девушки.
Глава 3 Принятие
Какое-то время лежу в страхе. Держу в руках эту треклятую банку, словно тот, кто хотел мне навредить, увидев ее испугается и убежит.
На самом деле боюсь я не таинственного незнакомца, решившего применить мышьяк, а последствий. Кажется, что, если я не сумею защититься, закончится моя жизнь не только здесь, во сне, но и наяву.
А мне ведь только выпал шанс хотя бы немного порадоваться жизни.
Не знаю, сколько проходит времени, но владелец банки так и не приходит. Словно теперь ему нет до меня никакого дела. Словно он уверен, что его затея удалась.
Зато приходит голод.
Фляжка с водой заканчивается достаточно быстро. Несмотря на наставления Серафима Степановича, не считаю нужным ограничивать себя в воде. Заблуждения прошлого способны принести больше вреда, чем пользы. А мне в жизни и так вреда немало досталось.
— Анастасия Павловна, вы кушать изволите? — сестра Аглая, как обращался к ней мужчина, подходит как раз в тот момент, когда желание есть становится невыносимым.
Не знаю, как давно я не ела, но сейчас не отказалась бы даже от безвкусной каши из прописанной мне врачом диеты.
— Если можно, не отказалась бы, — тихонько отвечаю, боясь, что резкую реакцию могут принять за горячку.
— Можно, конечно, миленькая вы моя! — улыбается девушка и, чуть склоняя вперед голову, перекрещивается. — Принесу сейчас!
Аглая уходит, а я смотрю ей вслед и понимаю, что девушка не просто сестра милосердия. У нее на груди я успела заметить крест, а сама манера поведения подсказывает, что она — человек веры.
Впрочем, на фронте такие люди нужны. Ведь нужно укреплять веру воинов не только в императора, но и в Бога.
Зато в моем случае человек, использовавший мышьяк, точно с верой в ногу не идет. У него имелись свои намерения. И чем ему могла навредить девушка, в теле которой я теперь оказалась, остается большой загадкой.
— Ваш завтрак, Анастасия Павловна, — сестра Аглая возвращается с тарелкой и чашкой. — Серафим Степанович наказал не давать вам жирного. Да разве ж в вашем состоянии можно иное кушать? Вам ведь сил набираться нужно…
Принимаю тарелку и вижу большой кусок мяса с прослойкой жира, который уложен на разваренную картошку.
— Спасибо вам, хорошая моя, — благодарю ее. Жир я не люблю, а вот наличие в рационе белка очень даже приветствую. Мне сейчас силы не помешают.
— Не благодарите, Анастасия Павловна! Вы главное выздоравливайте. Нам ведь самим болеть никак нельзя. Нам раненых лечить нужно, жизни их спасать.
— А раненых-то много? — знаю, что в те времена ранений было меньше, чем потерь. Тогда с поля боя только в случае успеха забрать могли. Не на чем было увозить.
— Да здесь-то не много, — качает головой Аглая и хватается за крест. — А впереди, говорят, не сосчитать. Все палаты заполнены.
— Значит работы хватает… — произношу задумчиво и принимаюсь за еду.
Я хоть и во сне, но все же остаюсь весьма квалифицированным хирургом. Значит толк от меня точно будет. Только бы не мешал никто. А там разберусь.
— А кто такой Серафим Степанович будет? — спрашиваю, решив, что в случае чего спишу все на потерю памяти. Все равно меня в ней уже обвинили.
— Так врач же ж. Разве не помните вы, Анастасия Павловна?
— Помню, что знакомы мы с ним, — переиначиваю ситуацию. — А что врач не помню.