— Не могу с вами спорить, Серафим Степанович, — решаю сменить тему. — А я, стало быть, по пути из Петербурга головой и ударилась?
— Да вот, вчера на привале и тюкнулись, — кивает он. — Полдня не доехали вы до лагеря. Но все же спасти вас сумели. Уже хорошо.
— А личные вещи? Были у меня какие-то вещи? — понимаю, что от врача вряд ли что-то еще узнать смогу. Но в личных вещах можно найти что-нибудь важное.
— Сестра Аглая с вами ехала. Она все вещи для схоронения к себе и унесла, — хмыкает он. — Да вот только я бы личными вещами это не назвал. Так, безделушки.
— А что должно было лежать в моих вещах? Что вас так смутило? — неужели при нападении у меня украли что-то ценное? Что, если из-за этой вещи на меня и напали?
— Как это что? — усмехается Серафим Степанович. — Вы ведь хоть и стали сестрой милосердия, княжной являться не перестали. А княжна при себе должна столько тряпья иметь, что и в поклажу не влазят.
— Платьев, значит, у меня нет? — даже смешно становится от такого вывода. — Может быть и не нужны они вовсе? Фронт ведь…
— Да как же это княжна и без платьев? — смеется мужчина. — Где же такое видано?
— А я, может быть, приехала сюда жизни спасать, а не в платьях ходить, — решаю войти в образ и показать себя настоящей княжной. В конце концов, нужно ведь удовольствие получать от происходящего.
— Жизни спасать — это только приветствуется, — продолжает радоваться врач. — Позвольте тогда, Анастасия Павловна, я вас до палаты вашей провожу.
— Отчего же не позволить? — хочу уже посмотреть, где мне предстоит последние дни провести. — Ведите, миленький мой, ведите!
Серафим Степанович хмыкает и берет меня за локоть. Молча, он ведет меня мимо больших палат, на которых я замечаю красные кресты. Только миновав их, он отводит к расположенным чуть в стороне небольшим палаткам, в которых навскидку может вмещаться не больше шести человек.
— Здесь мы временно, — заметив мой изучающий взгляд, поясняет Серафим Степанович. — Как на том берегу реки закрепимся, так полноценную больницу развернем. Его высочество приказ уже отдали, скоро исполнять будем.
— Выходит, что особо обвыкаться не придется? — даже не знаю, радует это меня или печалит. Куда ведь спокойнее было бы на одном месте оставаться.
— Обвыкаться здесь, Анастасия Павловна, совсем не приходится, — качает головой мужчина. — Но вы устраивайтесь, со своими новыми соседками знакомьтесь.
Мужчина открывает вход в палатку и указывает мне проходить внутрь.
— Спасибо вам, Серафим Степанович! — киваю врачу и прохожу за тряпичную дверцу, откуда уже на меня смотрят четыре пары глаз.
— Анастасия Павловна! Миленькая вы моя! — выбегает навстречу Аглая. — Знала я, что поможет мясо. Ой, знала!
— Вера ваша, да старания помогли, — за заботу хочу сказать ей что-нибудь приятное. — А вы кем будете? — обращаюсь к трем девицам, оставшимся стоять чуть поодаль.
— Марфа я, — немедля заявляет та, что попышнее. — А это Лизавета и Анна. Все Ивановны по батюшке.
— Сестры выходит? — хорошо присмотревшись, вижу, что они действительно похожи друг на друга. Только габариты у них разные.
— Сестры, — кивает та. — Вы давайте, располагайтесь. А мы пока чай поставим. Нужно ведь радость встретить да знакомство обмыть.
— Какую радость? — не сразу понимаю, о чем она говорит.
— Ну как же? Выжили ведь вы, Анастасия Павловна! — обнимает меня Аглая. — Радость-то великая!
— Действительно, радость, — тут я не могу не согласиться. — А где мои вещи? Где моя койка?
— Здесь, Анастасия Павловна, рядом с моими, — Аглая ведет меня к низенькой кровати, по всей видимости сложенной из того, что было. — Вот они, вещи-то ваши!
Смотрю на кровать и вижу лишь какой-то сверток и рядом с ним книжку.
Похоже, что Серафим Степанович прав. Вещей у меня действительно маловато приходится…
Глава 6 Дневник
Пока девушки заваривают чай, изучаю свои вещи. В свертке не оказывается ничего интересного, лишь пара вязаных носков, набор каких-то необычных гребешков и какие-то мешочки с приятно пахнущими сухими травами. Похоже, что это все, что было дорого настоящей Анастасии Павловне.
Даже странно, что мой разум именно таким придумал ее образ.
Зато куда интереснее оказывается лежащая рядом со свертком книжица. Обернутая в мягкий кожаный переплет, она аккуратно перетянута шнурком и накрепко завязана на плотный узел. Похоже, что это даже не книга, а самый настоящий дневник.
Пытаюсь развязать его, но у меня ничего не выходит. Он оказывается так крепко затянут, что не выходит подцепить шнурок и потянуть за него.