И вот с великою искусностью пляшут они сельский танец, представляющий, как дразнят и дурачатся над madame Гюльденлеве остальные, ибо она утопает в амурных грезах и не желает принять участия в их веселом менуэте, и высмеивают ее за то, что она отреклась от своей вольности и склонила выю под иго любви. Но тут выступает она вперед и в прелестном па-де-де, который она танцует с принцессой Анной-Софией, изображает принцессе свое блаженство и великое упоение сей любовью. Потом все резво выплясывают на авансцене, извиваясь и переплетаясь мудреными турами, а незримый хор за сценой, сопровождаемый красивой смычковой музыкой, поет в их честь:
На том балет окончился. Разбрелись по саду, прогуливались между иллюминованных боскетов или отдыхали в искусно устроенных гротах, а пажи, ряженные италианскими или гишпанскими фруктовщиками, разносили на головах плетеные корзины и потчевали вином, печеньем и сластями.
И вот лицедейки присоединяются к обществу и принимают комплименты своей великой искусности и умелости, но все единодушно признают, что после кронпринца и принцессы Анны-Софии никто не представлял своей роли с такою отменностью, как madame Гюльденлеве, И их величества вкупе с курфюрстиной учиняют ей великие похвалы, государь же говорит даже, что и сама мадемуазель Ла Барр не сумела бы исполнить сию партию с большей грацией и натуральностью.
До глубокой ночи длился праздник в озаренных аллеях и в залах, обращенных к парку, где скрипки и флейты манили танцевать, а ломящиеся от яств столы — попировать и пображничать. Даже на озеро пробрался праздник, и бойкий смех доносился в сад с увешанных лампионами гондол.
Везде было полно народу; больше всего там, где сверкал свет и играла музыка, поменьше — где свет удалялся, но даже и там, где царил сплошной мрак и музыка тонула и замирала в шепоте листвы, прохаживались веселыми рядами и молчаливыми парочками. Да что там!! Хотя уединенный грот был в самой глубине сада, в восточном конце его, — даже и сюда занесло какого-то одинокого гостя. Но на душе у него было грустно. Маленький фонарик, висевший в листве у входа в грот, бросал мерцающий свет на омраченные черты лица и насупленные брови.
Белобрысые брови.
Это был Сти Хой.
шептал он про себя.
Не прошло ему даром, что за последние четыре-пять недель он проводил все время с Марией Груббе. Она прямо-таки обворожила его. Лишь по ней тосковал он, лишь о ней он мечтал, стала она ему и надеждой и отчаянием. Любил он не впервые, но чтобы так — никогда, никогда так нежно, кротко и робко! Не то, что она была супругою Ульрика Фредерика, и даже не то, что он был женат на ее сестре, лишало его надежды. А то, что самая сущность его любви была робостью, «мальчишеской любовью», как он с горечью называл ее. В ней было так мало страстности, зато так много боязни и преклонения, а с другой стороны, все-таки столько страстности. Горячечное, томительное влечение к Марии, болезненное желание жить вместе с ней у нее в воспоминаниях, мечтать ее мечтами, мучиться ее заботами и делить ее смелые мысли — не более того, но и не менее. И хороша же была она в танцах! Но еще больше чужая, еще больше далекая… Пышные, ослепительные плечи, высокая грудь и стройные стан и ноги — это прямо-таки пугало его. Плотского великолепия этого, от которого она становилась еще обаятельнее, еще совершенное, боялся он, доводило оно до дрожи, дух от него захватывало. Он не смел поддаться ему, боялся своей страсти огонька, тлеющего в глубине и готового вырваться пламенем до самого неба, всепожирающим пожаром. Ибо — чтобы эта рука обвилась вокруг его шеи, чтобы эти губы к его губам прижались, — нет уж! Это безумие, нелепые, вздорные, безумные бредни! Чтобы этот рот…
Будто от боли, привстал он на миг со скамьи. Нет, нет!.. И снова припал к своей смиренной любовной тоске. Мысленно кидался к Марииным ногам, валяясь во прахе, пригвождал себя к безнадежности своей любви, рисовал себе равнодушие Марии, и вот… У сводчатого входа в грот стояла перед ним Мария Груббе, светлая на фоне полунощной тьмы.
47
О нинфы славные, вы, смертные богини,
Чьи прелести разят как древле, так и ныне
Сердца героев и милы самим богам,
Явите в пляске сей свои красоты нам:
Проворство рук и ног, которые даны вам
Столь стройными, дабы, восторженным порывом
Божественное в вас постигнув до конца,
Все боле славить нам величие творца
49
О проба сладости!
…блаженные уста,
рот милый, про который скажешь:
Он — раковина благовонная,
Казна индийская с зерном жемчужным,
То приоткрытые врата.
Где перлов переливы! Пурпур,
Приправленный сладчайшим медом!