Сколько он ни пытался забыть слова эльдарского прорицателя, они вновь и вновь возвращались к нему. Как ни старался отделаться от лживых предсказаний ксеноса, они не оставляли его в покое. Известия Бракстона и поручение Совета Терры проверить деятельность Хоруса и Ангрона подтверждали правоту прорицателя.
— Этого не может быть! — крикнул Фулгрим. — Хорус никогда не предаст Императора!
Ты уверен?
Раздавшийся голос вызвал очередной укол тревоги.
Он больше не мог обманывать себя и считать голос проявлением своего собственного подсознания, это было что-то совершенно иное. С тех пор как портрет был доставлен в его каюту, беспристрастный советчик из его головы каким-то образом перебрался в пастозные краски полотна, и картина менялась в соответствии с его высказываниями.
Такая способность приспосабливаться поразила Фулгрима, но каждый раз, когда ужасные подозрения закрадывались в его мозг, восхищение и радость от созерцания картины заставляли сомнения таять, словно снег под жаркими лучами солнца.
Он повернулся к грандиозному холсту, созданному гениальной кистью Серены д'Анжело; великолепие портрета не уступало изумлению от того, во что превратилась картина за несколько дней после ее пребывания в апартаментах.
Фулгрим перешагнул через валявшиеся на полу обломки и пристально всмотрелся в свое лицо, запечатленное на холсте. С портрета на него смотрел гигант в пурпурных доспехах, с изысканным и величественным лицом, точным отражением его собственного. Глаза искрились, словно он вспомнил давно забытую шутку, изгиб губ выдавал некоторое лицемерие, а сдвинутые брови свидетельствовали о роящихся в голове грандиозных замыслах.
Не успел Фулгрим отвести взгляд от картины, как полотно сморщилось и губы зашевелились:
А вдруг он говорил правду? Если Хорус действительно отрекся от Императора, на чью сторону встанешь ты?
Ужасные способности портрета вызывали на обнаженном теле Фулгрима холодную испарину, и все же он жаждал снова услышать этот голос, обладающий волшебной притягательностью, как голоса сирен. Не раз он собирался рассечь полотно мечом, но страх увидеть уничтоженной такую красоту всякий раз его останавливал.
Рот на портрете снова искривился от усилий, и снова послышались слова:
Он же лучший из вас. Если Хорус отвернется от Императора, куда пойдешь ты?
— Этот вопрос не имеет смысла, — откликнулся Фулгрим. — Такая ситуация никогда не возникнет.
Ты так думаешь? — Портрет засмеялся. — Хорус уже сейчас выращивает семена мятежа.
Фулгрим скрипнул зубами и направил меч на собственное изображение.
— Я тебе не верю! — закричал он. — Ты не можешь этого знать.
Но я знаю.
— Откуда? — спросил Фулгрим. — Ты не часть меня, ты не можешь быть мной.
Нет, — согласился его двойник. — Я не ты. Называй меня… духом совершенства, который ведет тебя к будущему.
— Хорус стремится к войне с Императором? — спросил Фулгрим, как ни противно ему было произносить кощунственные слова.
Он не стремится, но его к этому подталкивают. Император намерен всех вас покинуть, Фулгрим. Его совершенство не больше чем простое притворство! Он использовал вас, чтобы завоевать Галактику для себя, и теперь, на пролитой вами крови, он жаждет подняться до высот божественности.
— Нет! — крикнул Фулгрим. — Я не стану этому верить. Император — это разум человечества, вознесшийся над пороками и несовершенством, постигший все существующие истины.
Не важно, во что ты веришь. Это уже началось. Грандиозный процесс скрыт от слабых людей. То, что способны видеть даже глупцы, не в моей компетенции. Если цель видит Хорус, то почему же ее не видишь ты, самый совершенный из примархов?
— Потому что ты лжешь! — проревел Фулгрим и обрушил кулак на один из столбов зеленого мрамора, поддерживающих купол над его покоями.
Из колонны вылетел фонтан раздробленного камня, а затем столб осел грудой мелких обломков.
Ты напрасно тратишь время на сопротивление, Фулгрим. Ты уже вступил на путь, ведущий тебя вслед за братом.
— Я готов поддерживать Хоруса во всем, — выдохнул Фулгрим. — Но пойти против Императора — это слишком.
Ты никогда не узнаешь, что такое «слишком» пока не достигнешь этого. Я тебя знаю, Фулгрим, я изучил запретные желания, скрытые в самых дальних и темных уголках твоей души. Лучше убить младенца в колыбели, чем сожалеть о несделанном.