— Нет, — сказал Фулгрим, прижимая к виску окровавленную руку. — Я не буду тебя слушать.
Признайся в своих самых страшных страхах, Фулгрим. После этого страх не будет иметь над тобой силы, а страх перед свободой исчезнет полностью. Ты станешь свободным.
— Свободным? — повторил Фулгрим. — Предательство — это не свобода, а проклятие.
Проклятие? Нет! Это освобождение и безграничная возможность исследовать то, что есть, и то, что может быть! Хорус проник сквозь пелену смертной плоти, которую вы называете жизнью, и узнал правду о вашем создании. Он приобщился к секретам Древних, и только он способен помочь тебе достигнуть совершенства.
— Совершенства? — прошептал Фулгрим.
Да, совершенства. Император несовершенен, поскольку, если бы он был совершенен, ничего бы не произошло. Совершенство — это медленная смерть. Яйцо феникса, перерождение, из которого ты встанешь обновленным, изменившимся, свободным! Спроси себя: чего я боюсь?
Фулгрим не отрываясь смотрел в глаза на портрете, которые счел бы своими, если бы не читавшееся в них ужасное знание. Полное понимание дало ему ответ на вопрос, заданный отражением.
— Я боюсь неудачи, — сказал Фулгрим.
Холодные яркие лампы апотекариона недобро смотрели на обнаженного Мария, лежащего на операционном столе. Блестящие стальные зажимы и химические ингибиторы предотвращали любое движение рук и ног. Чувствовать свою уязвимость было крайне неприятно, но он поклялся подчиняться примарху абсолютно во всем, а лорд-командир Эйдолон заверил Мария, что таково желание лорда Фулгрима.
— Ты готов? — спросил Фабий.
Хирург апотекариона нависал над ним, окруженный сверкающими серебром манипуляторами машины, похожий на гигантского паука.
Марий попытался кивнуть, но мышцы ему уже не подчинялись.
— Готов, — с трудом произнес он.
— Отлично, — кивнул Фабий.
Он внимательно рассматривал Мария своими темными продолговатыми глазами, словно мясник, выбирающий лучший кусок туши, или скульптор, оценивающий девственный камень.
— Лорд-командир Эйдолон сказал, что ты сделаешь меня лучше, чем прежде.
— Значит, я так и сделаю, капитан Вайросеан, — усмехнулся Фабий. — Ты не поверишь, как много я могу сделать.
17
«Ничего такого, что противоречило бы твоей совести»
Корабли Шестьдесят третьей экспедиции, словно серебристый косяк рыб, парили над двойной системой Аурейской Технократии. Эфир бурлил от электронных переговоров вооруженных отрядов Воителя, ведущих войну далеко внизу. От разбитых спутников связи остались обломки в верхних слоях атмосферы, а аурейские наблюдательные станции давно пронеслись к поверхности планет пылающими метеорами.
Фулгрим наблюдал, как корабли Воителя дрейфуют над второй планетой; их внимание было сосредоточено на разгоревшемся внизу конфликте, и никто не заботился о том, чтобы защитить тыл. Он улыбнулся. При желании можно застичь брата врасплох.
— Уменьшить скорость до одной четверти, — приказал Фулгрим. — Отключить все активные системы.
На мостике «Гордости Императора» кипела бурная деятельность — экипаж торопился выполнить полученные приказы. Фулгрим не отрывал взгляда от сведений, поступавших на монитор голопроектора тактической станции. Всякое изменение ситуации сопровождалось отрывистыми распоряжениями. Капитан Айзель с восхищением следил за каждым его движением. Фулгрим даже представить себе не мог жгучей зависти окружающих его людей, не имеющих ни единого шанса приблизиться к его гениальности.
Восемь недель перелета к Аурейской системе бесконечно утомили Фулгрима своим однообразием. Любое развлечение помогало лишь на краткие мгновения, а потом снова возвращалась скука. Он даже надеялся, что в варпе произойдет какая-нибудь катастрофа — что угодно, лишь бы разнообразить жизнь новыми ощущениями, но ничего подобного не случилось.
Перед встречей с братом доспехи Фулгрима были начищены до зеркального блеска и золотые крылья орла сияли на его левом плече. Боевой комплект был заново выкрашен в фамильный ярко-пурпурный цвет, отделан золотом, украшен переливающимися драгоценными камнями и чеканкой. На плечах серебряными брошами был пристегнут длинный кольчужный плащ, а с наплечника свисали длинные пергаментные свитки.
Он не взял с собой оружия, и рука постоянно тянулась к отсутствующей рукояти меча; Фулгрим жаждал ощутить вселяющее уверенность тепло серебряного меча и услышать упрямый голос разговаривающего с ним шедевра Серены д'Анжело. Он скучал даже по Разящему Огню, хоть и не пользовался им уже несколько месяцев. Фулгриму недоставало его привычной тяжести и острого лезвия. Зато без оружия, особенно без найденного в лаэрском храме меча, его мысли стали яснее, ничто не забивало голову назойливыми голосами и предательскими мыслями. Но отказаться от серебряного меча окончательно он почему-то не мог.