— Тогда мы начнем с распределения по кораблям, — сказал Каэсорон, и оба итератора, спустившись с платформы, двинулись к летописцам, держа в руках планшеты.
Сверяя фамилии со своими списками, летописцы направляли людей к транспортным кораблям.
Коралин Асеник пошла в их сторону, и у Остиана, подробно рассмотревшего ее лицо, учащенно забилось сердце. Стройная, элегантная женщина, обладательница черных блестящих волос, чьи пухлые губы влажно блестели, а глаза сияли внутренним светом, свидетельствующим о дорогой аугметической операции.
— Как ваши имена? — спросила она.
Услышав протяжный шелковистый голос, Остиан мгновенно забыл все слова. Голос обволакивал его, словно горячий дым, так что он только заморгал и тщетно старался вспомнить, как его зовут.
— Его зовут Остиан Делафур, — высокомерно ответила Серена. — А меня — Серена д'Анжело.
Коралин проверила свой список и кивнула:
— Да, госпожа д'Анжело, для вас зарезервировано место на «Полете совершенства», ваш «Громовой ястреб» стоит вон там.
Она повернулась, намереваясь идти дальше, но Серена поймала женщину за рукав.
— А мой друг? — спросила она.
— Делафур… — повторила Коралин. — О, боюсь, ваше приглашение на поверхность аннулировано.
— Аннулировано? — воскликнул Остиан. — Что вы говорите! Почему?
Коралин покачала головой:
— Я не знаю. Мне известно лишь то, что вам не разрешается посетить поверхность планеты Двадцать восемь — три.
Ее голос звучал по-прежнему музыкально, но смысл слов раскаленным кинжалом вонзился в его сердце.
— Я не понимаю, кто мог отозвать мое приглашение?
Коралин с преувеличенно тяжелым вздохом снова проверила списки:
— Здесь сказано, что приглашение аннулировано капитаном Каэсороном по рекомендации госпожи Кински. Это все, что я могу вам сказать. А теперь прошу меня извинить.
Красавица-итератор прошла дальше, а Остиан ошеломленно застыл, утратив дар речи. Такой подлости он не ожидал даже от Бекьи Кински. Он повернул голову, как раз чтобы увидеть, как Бекья поднимается по трапу штурмкатера и с усмешкой посылает ему воздушный поцелуй.
— Ведьма! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Я не могу в это поверить!
Серена ласково коснулась его руки:
— Все это смешно, дорогой, но, если ты не можешь лететь, я тоже останусь. Экскурсия на Лаэран потеряет всякий смысл, если рядом со мной не будет тебя.
Остиан качнул головой:
— Нет, поезжай. Я не хочу, чтобы эта сумасшедшая с голубыми волосами лишила удовольствия нас обоих.
— Но я так хотела показать тебе океан.
— Будут и другие океаны, — сказал Остиан, стараясь не показывать своего разочарования. — А теперь, пожалуйста, иди.
Серена кивнула и медленно погладила его по щеке. Остиан, поддавшись порыву, отвел ее руку и наклонился, чтобы поцеловать Серену, едва прикоснувшись губами к ее напудренной щеке. Она улыбнулась:
— Обещаю, как только вернусь, я расскажу тебе обо всем в самых мельчайших подробностях.
Остиан смотрел, как она взошла на борт, а потом двое угрюмых солдат Имперской Армии проводили его обратно в студию.
И тогда, в гневе, он набросился на мраморную глыбу.
На выложенных плиткой стенах и металлическом потолке медицинского отсека взгляду было не за что уцепиться, слуги и сервиторы апотекария Фабия поддерживали повсюду безукоризненную чистоту. Соломон, лежа на кровати и ожидая, пока срастутся кости, разглядывал их день и ночь и чувствовал, что скоро сойдет с ума от этой ничем не нарушаемой белизны. Он не мог вспомнить, сколько прошло времени с того момента, когда штурмкатер упал в океан во время решающей атаки на лаэров, но казалось, что миновала целая жизнь. Он помнил только боль и темноту, помнил, что отключил большую часть жизненных функций и ждал, пока спасатели вытащат его переломанное тело из груды металла, некогда бывшей боевым кораблем.
К тому моменту, когда к нему вернулось сознание, он уже лежал в апотекарионе «Гордости Императора», Лаэран был давно покорен, но цена победы оказалась неимоверно высокой. Апотекарии и медики беспокойно сновали взад и вперед по медицинской палубе, полностью отдавая себя исполнению долга, чтобы как можно больше воинов могли вернуться в строй, и как можно скорее.
За Соломоном ухаживал лично апотекарий Фабий, и воин был рад этому, зная, что Фабий — один из лучших и опытнейших хирургов Легиона. По обеим сторонам помещения тянулись ряды больничных коек, примерно пятьдесят были заняты ранеными Астартес. Такого количества находящихся на излечении братьев Соломону еще ни разу не приходилось видеть. И он не знал, сколько еще Астартес находятся на остальных медицинских палубах.