Приемная, заставленная мраморными бюстами и военными трофеями, вела в центральный зал, и там повсюду взгляд встречал прекрасные произведения искусства. Только дальняя стена оставалась пустой, но пространство перед ней занимали частично обработанные глыбы мрамора и мольберты с незаконченными картинами.
Фулгрим, сбросив доспехи и облачившись в простую кремовую с пурпуром тогу, улегся в шезлонг. Он отпил вина из хрустального кубка и протянул руку к столику, на котором лежал меч с серебряной рукоятью, взятый из храма на Лаэране. Меч был поистине великолепен. Он уступал Разящему Огню в размере, но не в изысканности. Баланс оружия оказался безукоризненным, словно клинок был изготовлен специально для руки примарха, а острое лезвие могло с легкостью рассечь керамит.
Пурпурная гемма в навершии рукояти была довольно грубой работы, хотя ей нельзя было отказать в примитивном очаровании, что совершенно не сочеталось с тщательностью обработки клинка и изысканной строгостью самой рукояти. Фулгрим уже прикидывал, не сменить ли камень на что-либо более подходящее по стилю.
Но он тотчас отказался от этой мысли, ему показалось, что замена стала бы актом грубейшего вандализма. Тряхнув головой, Фулгрим выбросил раздумья о мече из головы и провел рукой по распущенным белоснежным волосам. Феррус Манус, словно пойманный лев, безостановочно шагал по комнате. Хотя корабли-разведчики уже приступили к поиску коллекторов, он все еще не мог смириться с необходимостью этой навязанной ему операции.
— Феррус, присядь, пожалуйста, — заговорил Фулгрим. — Иначе ты протопчешь в мраморе глубокий ров. Выпей вина.
— Фулгрим, порой мне кажется, что это больше не военный корабль, а летающая галерея, — сказал Феррус Манус, осматривая висящие на стенах картины. — Хотя, должен признать, эти пикты очень хороши. Кто их сделал?
— Летописец по имени Эуфратия Киилер. Мне говорили, что она путешествует с Шестьдесят третьей экспедицией.
— У нее хороший глаз, — заметил Феррус. — Отличные пикты.
— Да, — согласился Фулгрим. — Я подозреваю, что вскоре ее имя будет известно во всех флотилиях.
— А вот насчет этих картин я не уверен, — продолжал Феррус, указывая на серию абстрактных произведений, выполненных размашистыми мазками невыносимо ярких акриловых красок.
— Ты не оценил лучшие полотна, братец, — вздохнул Фулгрим. — Это работы Серены д'Анжело. Аристократы Терры платят за каждую такую картину небольшое состояние.
— В самом деле? — удивился Феррус и наклонил голову набок. — И что же они представляют?
— Это… — протянул Фулгрим, стараясь облечь в слова ощущения и чувства, пробуждаемые цветами и образами картины. Затем он пристально всмотрелся в изображение и усмехнулся. — Это сотворение реальности, построенной согласно метафизическим представлениям самой художницы, — неожиданно для себя самого сказал он. — Автор создает эти аспекты реальности, представляющие собой истинную природу человека. Понять это — значит понять всю Галактику. Кстати, госпожа д'Анжело находится на борту «Гордости Императора». Я могу вас познакомить.
Феррус что-то недовольно проворчал.
— Почему ты хочешь, чтобы все это находилось здесь? — спросил он. — Эти безделушки отвлекают нас от выполнения долга перед Императором и Хорусом.
Фулгрим покачал головой:
— Эти работы станут завершающим вкладом Детей Императора в приведение к Согласию Галактики. Да, еще остались миры, которые предстоит покорить, и враги, которых надо уничтожить, но что это будет за Галактика, если никто не оценит наших завоеваний? Если отказаться от музыки, живописи и поэзии, если будет некому всем этим наслаждаться, Империум станет пустым местом. Искусство и красота в этот безбожный век заменяют нам религию. Люди в своей короткой жизни должны создавать бессмертные творения, это обеспечит вечное величие Империума.
— А я все-таки думаю, что это мешает воевать, — настаивал Феррус Манус.
— Совсем нет, Феррус, основой Империума являются искусства и науки. Если их задушить или растоптать, Империум прекратит свое существование. Как сказано, империи следуют за искусством, а не наоборот, как могут подумать некоторые прозаически настроенные люди, и я предпочел бы неделями обходиться без пищи и воды, чем без искусства.
По лицу Ферруса было понятно, что слова брата его не убедили. Он махнул в дальний угол комнаты, где стояли незавершенные работы:
— Так это тоже предметы искусства? Они выглядят не слишком красиво. Что они собой представляют?
Фулгрим ощутил приступ гнева, но не показал виду.