Нет, ты сделал все, чтобы сдержать его порывистость. Его импульсивность приведет его к гибели.
При этой мысли по спине Фулгрима пробежал неприятный холодок. Эти слова явно были вытащены из самых темных глубин его существа, и они чересчур отчетливо прозвучали в голове. Феррус Манус был его братом и примархом, и, хотя многих из них Фулгрим считал своими друзьями, не было крепче уз, чем связь между ним и Феррусом.
После победы на Лаэране у Фулгрима все чаще из глубин сознания всплывали неожиданные мысли и вылезали едкие обиды, о существовании которых он и не подозревал. Каждую ночь, лежа на шелковых простынях, он слышал голос, нашептывающий на ухо то соблазнительные мечты, то ужасные, незабываемые кошмары. Сначала он подумал, что сходит с ума, что какой-то последний предательский прием лаэров возымел свое действие и начал разрушать рассудок, но Фулгрим отмел этот вариант как невероятный, поскольку ничто не могло влиять на столь совершенное существо, как примарх.
Потом он подумал, что получает какие-то астропатические послания со стороны, но Фулгрим знал, что лишен психопатического потенциала. Магнус, обосновавшийся на Просперо, унаследовал от отца дар предвидения, но эта особенность возвела преграду между ним и остальными братьями, поскольку никто не мог поверить, что такие способности даются просто так и не вызывают последствий.
В конце концов Фулгрим пришел к выводу, что голос является выражением его подсознания, одной из граней собственного разума, которая формулировала мысли независимо от его воли, опрокидывая барьеры и срывая покровы, созданные обществом.
Кто еще мог бы похвастаться таким непредвзятым советчиком в своей голове?
Фулгрим понимал, что должен пойти на капитанский мостик, что его Астартес нуждаются в его мудром руководстве, поскольку полагаются на его суждение во всех вопросах, поскольку только его воля определяет характер и направление Легиона.
Так и должно быть; что такое Легион, как не продолжение твоей воли?
Фулгрим усмехнулся этой мысли, протянул руку и прибавил громкость того транслятора, который воспроизводил музыку, записанную в лаэрском храме. Звуки, лишенные гармонии и мелодии, но неудержимые в своей примитивной мощи, проникали в его самые потаенные глубины. Они будили в нем стремление к лучшему, к новым победам и великим деяниям.
Фулгрим вспомнил, как, вернувшись на поверхность Лаэрана, увидел в храме Бекью Кински. Женщина записывала музыку, стоя с поднятыми руками, а ее лицо повлажнело от слез. Она обернулась, почувствовав его появление, а потом, не в силах устоять перед мощью чуждых звуков, упала на колени.
— Я запишу это для вас! — вскричала она. — Я создам нечто удивительное. Это будет «Маравилья» в вашу честь!
Он улыбнулся этому воспоминанию, зная, что сочиненное Бекьей Кински произведение будет выше всяких похвал. «Ла Фениче» уже сейчас переполнилась новинками из великолепных картин и величественных статуй, преподнесенных теми, кто успел посетить поверхность Лаэрана.
Если у него и появилась тревожная мысль по поводу принадлежности этих творений, то он давно о ней забыл, но приятное сознание правильности принятого решения осталось.
Величайшей из всех работ должен стать грандиозный портрет самого Фулгрима, заказанный Серене д'Анжело после того, как он увидел начатую художницей картину, посвященную победе на Лаэране. Полотно буквально искрилось избытком эмоций и ассоциаций, и при виде такой красоты сердце сжималось, словно от боли.
С тех пор он несколько раз позировал для Серены д'Анжело, но после уничтожения Диаспорекса надо бы найти время и поработать с ней как следует.
Да, вскоре на «Гордости Императора» будет звучать эхо музыки творения, и его воины донесут ее до каждого уголка Галактики, чтобы все могли получить возможность наслаждаться непревзойденной красотой.
При взгляде в дальний конец зала настроение Фулгрима несколько омрачилось: там валялись куски мрамора, оставшиеся от его попытки создать собственный шедевр. Каждый удар инструмента был произведен с величайшей точностью, и анатомические пропорции фигуры радовали своим совершенством… И все же в скульптуре явно чего-то не хватало, но изъян оказался выше его понимания. Разочарование результатами работы быстро переросло в ярость, и Фулгрим уничтожил статую тремя ударами серебряного меча.
Возможно, Остиан Делафур мог бы указать на его ошибки, но слушать замечания простого смертного претило примарху. Разве он не был создан для того, чтобы стать величайшим из всех живых существ? Все его братья унаследовали характерные черты своего отца, но гнетущее подозрение, что несчастный случай, едва не уничтоживший Детей Императора сразу после рождения, мог вызвать скрытый дефект в его генетическом строении, снова стало преследовать Фулгрима в темноте ночей.