Юлий уже знал, что Корнелий Блейк за свою жизнь успел перепробовать множество занятий: он был художником, поэтом, мыслителем и солдатом — и лишь потом решил принять священнический сан. С самого детства он был прорицателем, и ему являлись картины идеального мира, где воплощались любые мечты и желания. Этот мир он и пытался воспроизвести в своих картинах, прозе и гравюрах со стихотворным текстом.
Младший брат Блейка погиб в одном из множества вооруженных конфликтов, сотрясавших конклав Нордафрик, и автор биографии утверждал, что именно это событие подтолкнуло Блейка к духовной стезе. Позже Блейк приписывал изобретение революционной техники иллюминированной печати своему давно покойному брату, который якобы приходил к нему во сне.
Даже в бытность священником, что, как полагал Юлий, подразумевало добровольный отказ от многих радостей, Блейк был подвержен мистическим видениям запретных страстей. Более того, было сказано, что один из высших священнослужителей другого ордена, впервые встретившись с Блейком, упал в обморок, увидев такое.
Блейк удалился в монастырь одного из безымянных городков Урша, уверенный, что человечеству будет польза от его трудов. Там он старательно совершенствовал способы выражения своих убеждений.
Юлий прочитал много поэтических произведений Блейка и, даже не будучи ученым, убедился, что в них нет отчетливого сюжета и не соблюдаются рифма и размер. Что больше всего привлекало Юлия, так это вера Блейка в тщетность подавления любых желаний, какими бы фантастическими они ни были. Одно из его главных откровений гласило, что чувственный опыт необходим в развитии творческих способностей и для духовного прогресса. Не следовало ни избегать переживаний, ни сдерживать свои страсти, ни отворачиваться от ужасов. И ни один порок не должен остаться неисследованным. Без подобного опыта невозможен путь к совершенству.
Влечение и отвращение, любовь и ненависть — все это необходимо для существования человечества. Из этих противоположных потоков энергии происходит то, что священники называют добром и злом. Слова эти, как быстро понял Блейк, теряют всякий смысл при сопоставлении с обещанием прогресса, которого можно достичь, потакая всем человеческим желаниям.
Прочитав эти строки, Юлий рассмеялся, ведь он знал, что впоследствии Блейк был изгнан из религиозного ордена именно за воплощение в жизнь своих убеждений, происходившее на задних дворах и в борделях соседнего городка. Для него не существовало ни порока, ни добродетели.
Блейк верил в наивысшее значение своих видений идеального мира по сравнению с физической реальностью, он утверждал, что люди должны избирать себе идеалы только в этом, духовном, мире, а не в царстве грубой материи. Его труды вновь и вновь обвиняли благоразумие и власти в том, что они ограничивают и сдерживают духовный рост человечества, хотя Юлий подозревал в этих высказываниях отражение отношения Блейка к правителю государства Урш, воинственному королю по имени Шанг Кхал, который стремился подчинить себе народы Земли с помощью грубой силы.
Открытое высказывание подобных идей в то время было сочтено безумием, но Юлий не мог считать Блейка сумасшедшим; в конце концов его проповеди привлекли множество последователей, считавших его великим мистиком, призванным установить новую эпоху чувств и свободы.
Юлий вспомнил прочитанные афоризмы Зенга, философа, служившего при дворе Аютарков в Индонезийском блоке. Он выступал в поддержку мистиков и их склонности преувеличивать существующие истины. По определению Зенга, мистик не мог преувеличить несовершенную истину. В дальнейшем он защищал этих людей, говоря: «Называть человека безумцем из-за того, что он рассказывает о духах и видениях, — значит полностью лишать его достоинства только из-за того, что он не вписывается ни в одну рациональную теорию космоса».
Работы Зенга всегда нравились Юлию, как нравилось и его утверждение, что мистики не приносят в мир сомнения и проблемы, поскольку сомнения и проблемы существуют всегда. Мистик, по его словам, не был человеком, творящим тайны, он был тем, кто своими работами разрушает тайны.
Блейк тоже стремился разрушить тайны, которые удерживали человека, не позволяли достичь полного потенциала и разрушали надежду на будущее. Все это ставило его в оппозицию безысходной философии людей вроде Шанга Кхала и деспота Калганна — тиранов, предсказывающих неизбежное скатывание к Хаосу, в ужасное царство, когда-то бывшее колыбелью творения и неизбежно заключавшее в себе его могилу.
Блейк понимал красоту как окошко в удивительное воображаемое будущее, он проповедовал теории алхимического символизма и, подобно герметистам, верил, что человечество есть божественный микрокосм. Он много читал и вскоре близко познакомился с мистическими традициями, учением пифагорейцев, неоплатониками, верованиями герметистов, каббалой, трудами ученых и алхимиков, таких как Эриген, Парацельс и Бем. Ни одно из этих имен ничего не говорило Юлию, но он был уверен, что Эвандер Тобиас поможет отыскать их труды, если возникнет желание с ними познакомиться.