Однако вернемся к сопоставлению. Пришло время ответить на вопрос, почему пир Ильи Муромца с голями существует в народной традиции в форме отдельной былины, хотя в книжной его упорно считают первой частью былины о ссоре и бое. Изолированность пира с голями от былины о Калине-царе хорошо видна в тех случаях, когда сказитель знает обе версии ссоры Ильи с Владимиром – см. "былину на десять верст" Ф.А. Конашкова (Сок.– Чич. № 77), в которую пир с голями не вошел, а был спет отдельно (Сок.– Чич. № 78) хотя все остальные былины об Илье Муромце были объединены сказителем в сводную. Итак, почему?
Во-первых, потому, что образ богатыря, который перед татарским нашествием "засел" в кабаке, реализован в другой былине – это Василий-пьяница. Во-вторых, кабак, место обитания голей, которые, как мы показали, воспринимаются "не вполне людьми", может быть условно сопоставлен с "дырой" в Нижний мир в пределах Среднего, а пребывание богатыря там – с тем, что П.А. Гринцер назвал "вынужденной (временной) пассивностью героя", относя сюда и удаление Ахилла от битвы (ссора лучшего из героев с эпическим государем), и изгнание Пандавов в леса (временная бесстатусность), и заточение в подземной темнице [Гринцер 1974. С. 320]. Относительно последнего заметим, что Б.Н. Путилов прямо сопоставляет заточение Ильи Муромца в подземелье и беспробудное пьянство Василия Игнатьевича в кабаке [Путилов. 1993. С. 107], так что структурно пребывание и Ильи, и Василия в кабаке соответствует всем другим формам "временной пассивности", в том числе и заточению в подземелье. В конце этой главы мы покажем, что в русском эпосе тема или мотив может удваиваться, но не утраиваться, – а объединение пира Муромца с голями, заточения в подземелье и боя с войском Калина, во время которого богатырь попадает в подкоп, это утроение мотива "герой в подземелье". Также легко понять, почему в книжных вариантах очень часто избирается не свойственная устной традиции форма ссоры как завязка былины о Калине-царе: авторы сборников и изложений былины просто используют ту версию ссоры, которая выглядит красочнее и богаче.
И Илье Муромцу, и Василию-пьянице татарский царь предлагает перейти на его сторону – этот общий для двух былин ход оказывается в совершенно различном сюжетном окружении. Как мы помним, Илья в этот момент пленен, провалившись в третий из подкопов, он от слов татарского царя впадает в гневное исступление; Василий приезжает к татарам сам, будучи изгнанным (есть и такие варианты, где он приезжает добровольно (Марков № 77, Онч. № 4, Тих.– Мил. № 38 и др.)), он охотно возглавляет вражеское войско. (Те варианты, где он отказывается это сделать, мы считаем позднейшими, развившимися под влиянием былин об Илье Муромце. Тенденция "обелить" богатыря, не допустить его до предательства – вполне понятна.) По нашему мнению, здесь тоже можно говорить о дистрибутивном распределении форм боя и реализаций мотива "возможная измена": с Василием-пьяницей никогда (!) не бывает связан мотив подкопов, а Илья Муромец никогда не выступает во главе татарского войска. Взаимосвязь между этими элементами сюжетов нам представляется следующей. На уровне глубинной структуры потенциальный предатель должен быть до некоторой степени причастен к миру врагов, то есть к Нижнему миру. В былине об Илье Муромце это приобщение реализуется пространственно – богатырь падает в подкоп; в былине о Василии Игнатьевиче оно реализуется социально: герой – пьяница, он – один из голей кабацких, о связи которых с Нижним миром говорилось неоднократно. Но поскольку приобщение Ильи к Нижнему миру – чисто внешнее, то он не предает (можно сказать и наоборот: поскольку Муромец как герой неспособен предать, то его приобщение к Нижнему миру может быть лишь внешним), Василий-пьяница принадлежит к Нижнему миру в большей степени, поэтому он возглавляет татарское войско – впрочем, против бояр, а не Киева в целом.