Таким образом, можно уверенно утверждать, что былины об Илье Муромце и Василии-пьянице существуют в традиции взаимосвязанно и их дистрибутивные отношения достаточно глубоко ощущались сказителями. Еще одним доказательством в пользу последнего утверждения является упомянутая работа Б.Н. Путилова, посвященная пародийным отношениям между этими двумя былинами. Основные положения ее следующие.
Особенность былины о Василии Игнатьевиче заключается в том, что пародийное начало в ней органично слито с серьезным и распространяется не на весь текст (не говоря уж о высоко патетичном запеве о турах), а лишь на некоторые его части, особенно в начале: княгиня в обеих былинах наводит Владимира на мысль о единственном спасителе Киева, только один заточен в погребе, а другой пьянствует; описание Владимира, бегущего к богатырю, дается почти одними и теми же словами, что в случае с Василием-пьяницей звучит в высшей степени комично. Описания богатыря, заточенного в подполе, и богатыря, "заточенного" в кабаке, даются по сходной схеме, так что у слушателя былины о Василии-пьянице невольно "вторым планом" встает текст былины об Илье. Чтобы стать в состоянии выйти на бой, Василию нужно опохмелиться, и князь подносит ему чару, что само по себе комично, но при этом еще и является пародийным вариантом обретения силы Ильей. Измену Василия Б.Н. Путилов считает мнимой и отмечает перекличку с былиной об Илье и Калине, а также с былиной о пире Ильи с голями (тема бунта против князя и бояр). Свои наблюдения ученый резюмирует следующим образом: "Взгляд на Василия как на пародийного двойника Ильи Муромца имеет достаточно оснований, и это необходимо иметь в виду, читая былину. Одновременно Василий выступает и как "настоящий" двойник первого русского богатыря. Его богатырство одновременно и истинное, и вывернутое" [Путилов. 1993. С. 105-106]. Далее ученый приводит высказывание Ю.Н. Тынянова о пародийности как "дерзком смешении семантических рядов" [Тынянов. С. 433, 455], что мы и видим в этой былине.
М.Г. Халанский, рассматривая славянские параллели к былине об Илье и Калине, приводит в их числе несколько сюжетов, строящихся на мотиве "Ссоры", которая принимает форму заточения главного героя. Такова сербская песнь о Деяне [Халанский. 1893-1895. Т. III. С. 522-524]: царь заточает младенца Деяна в подземелье, где его кормит вила, через три года вилы дают ему коня и оружие, – и юный герой убивает триста царских воинов, но затем всё же мирится с царем. Перед нами весьма интересное сочетание сказочно-архаической формы мотива "Заточение в подземелье" (особо отметим одаривание героя богинями) и не менее архаичной формы ссоры: царь гневается на младенца.
"Марко Кралевич и Муса" [Халанский 1893-1895. С. 499-501]; [Сербский эпос. 1916. С. 265-273]. Марко заточен стамбульским царем (sic) неизвестно за что; далее нападает Муса, Марко освобождают из темницы, четыре месяца откармливают – и он выходит на бой с Мусой. Обстоятельства этого боя достаточно мифологичны (у Мусы три сердца), но не они являются предметом нашего разбора. Параллели с былиной очевидны. Болгарская версия сказания напоминает былину о Василии-пьянице: она начинается с того, что Марко веселится в харчевне, затем его призывают на бой с Мусой (Песни южных славян. М., 1976. С. 173-179).
Еще одно произведение, поставленное М.Г. Халанским в тот же ряд, – "Повесть об Акире Премудром" [Халанский 1893-1895. С. 511-512]. Мудрец Акир оклеветан своим племянником и брошен царем в тюрьму. На царя нападает Фараон, и царь в отчаянье – но тут он узнаёт, что Акир жив, освобождает его, и Акир отгадывает загадки Фараона, чем спасает свою страну. Племянника казнят. Это сказание – пример выхода чисто эпических мотивов за пределы эпоса: сюжет строится по эпическим законам, но форма его – не воинская (Акир – мудрец, а не витязь). Любопытно, что здесь "Ссора" осложнена клеветой, причем клевещет племянник (архаичность противопоставления дяди и племянника мы отмечали неоднократно).
* * *
Чрезвычайно показательно сопоставление былины об Илье и Калине с "Песнью о Сиде". История "Песни о Сиде" как литературного памятника драматична: созданная около 1140 года, она дошла до нас в единственной рукописи 1307 года, в которой не хватает трех листов, включая начальный [Томашевский. С. 14], поэтому из текста "Песни" мы ничего не узнаём о причинах ссоры короля Альфонса с Родриго Диасом (Сидом). Исследователи "Песни" используют для восполнения пропусков тексты испанских хроник XIII–XIV веков, которые содержат прозаический пересказ этого памятника, достаточно близкий к стихотворному оригиналу [Смирнов. С. 623], в частности, завязка восстанавливается по "Хронике двадцати королей" и предстает в следующем виде.