Инвидия невольно втянула в себя воздух.
– Кто? – резко спросила царица.
– Это… он похож на… Септимуса. – От ее давнего жениха этого человека отличали только глаза. Но Септимусом он быть не мог. – Октавиан, – наконец решила Инвидия. Имя вырвалось с рычанием. – Наверняка это Гай Октавиан.
С тихим скрежетом выдвинулись ногти царицы.
Водяной образ был полноцветным – знак превосходного владения магией воды. Так-так. Щенок вырос в матерого волка.
Странное жужжание не умолкало, а еще Инвидия заметила, как что-то бьет по водяному образу – вода взлетала фонтанчиками, будто от брошенных мальчишкой камешков. Призвав фурий ветра, Инвидия замедлила движение и присмотрелась. Оказывается, по воде били шершни. Нет, конечно, не шершни, но похожие на них угрожающей скоростью движений и наружностью. Только туловища у них были длиннее и крыльев две пары, а летали они быстрее и не иначе как по прямой. У нее на глазах один шершнеподобный, налетев на водяной образ, перегнулся пополам, выпустив блестящее зазубренное копьецо из хитина длиной с ее указательный палец. Врезавшись в водяную фигуру, он вывалился с другой стороны и, оглушенный, упал в воду.
Инвидия вздрогнула. Их тут были десятки, если не сотни; целые рои вылетали из невинных на вид бугорков кроча.
– Довольно. – Царица подняла руку, и обстрел разом прекратился. Смолкло и гудение, и пронзительные крики восковых пауков – стало тихо. Поверхность прудика шла рябью – словно тысячи личинок-захватчиков всплывали пожирать тела оглушенных шершней.
Царица молча разглядывала стоящего на воде. Прошло несколько минут.
– Он подражает нам, – прошипела царица.
– Он понимает, почему мы выбрали этот способ, – ответила Инвидия. Она оглядела лощину, собрав фурий ветра, чтобы приблизить следующий пруд с личинками. Над ним тоже стояла фигура Октавиана. – Он, как и мы, собирается обратиться ко всей Алере.
– Он так силен? – вскинулась царица.
– Похоже, что так.
– Ты говорила мне, что его дар урезан.
– Как видно, я ошибалась, – ответила Инвидия.
Царица зарычала и уставилась на образ.
Прошла еще минута, прежде чем он наконец заговорил. Голос Октавиана был звучным и низким, лицо спокойным, осанка выражала холодную уверенность.
– Приветствую вас, свободные алеранцы и граждане. Я Октавиан, сын Септимуса, сына Гая Секстуса, Первого консула Алеры. Я вернулся из Кании, чтобы защитить свою родину и народ.
Царица ворда издала переливчатое шипение – совершенно нечеловеческое.
– Ворд пришел и нанес нам серьезные раны, – продолжал Октавиан. – Мы оплакиваем погибших, захваченные города, отнятые у нас дома и жизни. Вы уже знаете, что ворд уничтожил столицу Алеры. Вы знаете, что все большие города ожидают неизбежного удара или уже в осаде. Вы знаете, что ворд отрезал путь к спасению десяткам тысяч алеранцев. Вы знаете, что кроч разрастается, чтобы поглотить все, что мы знаем, и все, кем мы являемся.
В глазах Октавиана полыхнуло пламя.
– Но есть и то, что вам неизвестно. Вы не знали, что легионы городов-щитов объединились с легионами из других городов в величайшее в нашей боевой истории опытное, закаленное в боях войско. Вы не знали, что каждый рыцарь, каждый гражданин встают против этой угрозы под предводительством моего брата Гая Аквитейна Аттиса. Вы не знали, что война не только не окончена – она едва началась.
Две тысячи лет наши люди трудились, сражались, проливали кровь и умирали за свои дома и семьи. Две тысячи лет мы хранили себя, выживали и побеждали. Две тысячи лет легионы были нам мечом и щитом против желающих нас погубить. – Октавиан запрокинул голову. Взгляд его был тверже камня, лицо спокойно и неподвижно, как гранит гор. – И сейчас легионы – наш меч. И сейчас они – наш щит! И от этой угрозы они защитят нас, как защищали от всех прежних. Через тысячу лет историки назовут наше время невиданно кровавым. Но и через тысячу лет они будут помнить нашу доблесть, нашу силу. Они не забудут, что Дом Гаев отдавал жизнь и кровь, сражаясь с врагом яростным мечом, и что вся Алера была с нами! Они будут помнить, что мы – алеранцы! И что это наша земля!
Инвидия ощутила такую волну человеческих эмоций, что пошатнулась и упала на одно колено. Волнение, надежда, ужас и ярость нераздельно слились в этой волне, и невозможно было отделить одно от другого. Она обратилась к силе металла, притупила удар чувств и онемелым, оглушенным краешком сознания отметила, что волна накатывала со стороны маленького домена пленников.