Зимой 1792–1793 гг. важнейшим политическим событием в жизни Франции становится судебный процесс над Людовиком XVI. По инициативе якобинцев вопрос о наказании «тирана» выносится на поименное голосование членов Конвента. Жозеф вновь хочет «уйти в кусты»: свое молчание в Собрании он объясняет плохим самочувствием, больным горлом, потерей голоса. Все напрасно. Свою речь, посвященную вопросу о судьбе короля, Фуше начинает с общих фраз и довольно бесцветно: «Было бы благородно, — заявляет он, — проявить снисходительность… несомненно, что снисходительность есть признак великодушного сердца. Но мы — судьи и обязаны быть бесстрастны, как боги. Малейшая слабость может вызвать ужасающую чреду несчастий»{77}. Однако Фуше не спешит «уподобляться богам»…
Когда 16 января 1793 г., в день голосования, ему все же приходится взойти на трибуну Конвента, он произносит слово «смерть» настолько тихо, что его едва могут расслышать ближайшие к трибуне депутаты{78}. Много лет спустя, оправдывая свое участие в голосовании, Фуше скажет: «В мое намерение входило нанести удар не столько по монарху, сколько по короне… В то время мне, как и многим другим, казалось, что мы не сможем вдохнуть достаточно энергии в народные массы и их представителей… преодолеть кризис иным способом, кроме применения крайних мер… Разве в политике даже жестокости не могут подчас иметь благотворные последствия?»{79}.
Суд над Людовиком XVI
Тогда же в ответ на упреки своих коллег-депутатов (любопытно, что из 8 земляков Жозефа 5 голосовали против казни короля) Фуше сказал: «Я в самом деле хотел спасти Людовика XVI… но представители (департамента) Нижняя Луара получили из Нанта ужасные угрозы; «народ, — гласило одно из посланий, — намерен истребить их имущество и, вероятно, дойдет до последних эксцессов относительно семей депутатов, которые не будут голосовать за смерть (короля)». В качестве последнего «аргумента» в защиту своего решения он привел следующий: «… моя жена, — заявил Жозеф, — сказала… что я не могу подвергать жизнь моих и ее родственников опасности вместо того, чтобы пожертвовать своим личным мнением»{80}.
На заседании Конвента Фуше разражается бурными проклятьями в адрес «коварного Капета»: «Преступления тирана, — восклицает он, — раскрыли всем глаза и наполнили все сердца негодованием… Если его (Людовика XVI) голова не падет вскоре под мечом правосудия, разбойники и убийцы смогут ходить с поднятой головой…»{81}.
«21 января 1793 г. Людовик взошел на эшафот, сооруженный на площади Революции… До последнего мгновения он сохранял достоинство и самообладание, которых гак не хватало ему в политической деятельности. Перед самой смертью он, обращаясь к собравшейся толпе, воскликнул: «Французы! Я умираю безвинно и молю Бога, чтобы моя кровь не пала на мой народ»{82}.
Казнь Людовика XVI
События, последовавшие за казнью короля, неопровержимо свидетельствовали о том, что Бог не внял мольбам потомка Святого Людовика…
Гражданская война во Франции из угрозы стала реальностью.
9 марта 1793 г. Конвент решает направить своих представителей (комиссаров) в различные департаменты Франции для «того, чтобы сообщить согражданам о новых опасностях, которые угрожают стране, и собрать достаточные силы для отражения неприятеля»{83}. В длинном списке комиссаров Конвента из 82-х фамилий, зачитанном Жюльеном из Тулузы, 53-й по счету значится фамилия Фуше{84}. Гражданин Жозеф Фуше становится одним из комиссаров миссии в департаменте Нижней Луары и Майенна. По словам Мадлена: «Миссия (Фуше) была чрезвычайно простой и предельно ясной: Вандея взбунтовалась «во имя Бога и короля» против Республики. Нанту угрожал Ка-телино со «своими малыми»… Фуше следовало «организовать оборону города и отстоять область от «разбойников»{85}. Это было единственной целью миссии, возложенной на Фуше.
Задача, выпавшая на долю Фуше, не из легких: провинции охвачены брожением, на дорогах орудуют банды роялистов. В самом Нанте зажиточная часть граждан считает, что революция совершила все что следовало и осуждает чрезмерное влияние парижской «черни» на государственные дела.
Не без труда Жозефу удается добраться до родного Нанта. Уже по дороге к месту назначения он бомбардирует Конвент письмами с требованием направить к нему военных советников и ружья. Прибыв в Нант в конце марта, Фуше организует батальон в 800 человек, тем самым восстановив прямое сообщение между Парижем и Нантом. К числу мероприятий, которым «представитель народа» придает особое значение, относится улучшение боевой подготовки отрядов Национальной гвардии. По его требованию военные занятия ополченцев проходят каждый день. Видимо, для того, чтобы граждан ничто не отвлекало от военных экзерциций, Фуше распоряжается закрыть местные театры. Одновременно он устанавливает плату несущим постоянную гарнизонную службу в размере 20 су в день, а для тех, кто служит за городом: пехотинцу — 25 су вдень, кавалеристу, соответственно — 35 су. Не рассчитывая только на своих земляков, Фуше продолжает требовать помощь из центра: «настоятельно необходимо, — извещает он Конвент, — чтобы вы распорядились о направлении войск… Вы можете положиться на мужество национальных гвардейцев Нанта; они полны отваги; но им недостает вождей, знающих военное дело{86}. Кроме того, Фуше не забывает и о революционной пропаганде, рассылая жителям департамента патетические воззвания. Он призывает их «действовать, идти к победе, или ждать близ своего очага всех мук бесчестья и смерти»{87}. Возвышенная декламация самого Фуше, видимо, только забавляла. Позднее он иронически и не без презрения к поверившим пропаганде простакам-патриотам характеризовал ее как «банальные фразы в духе времени…»{88}. Уже в эти мартовские дни в деятельности Фуше проявились две чрезвычайно ярко выраженные черты: во-первых, способность принимать быстрые, жесткие решения; во-вторых, умение говорить с массами, используя для этого демагогические приемы, беззастенчиво «нападая» на богатых и священников. Когда Фуше спрашивают, могут ли пленные мятежники, доставленные в военный суд, иметь защитников, он отвечает отказом. Ссылаясь на закон 19 марта 1793 г., представитель народа поясняет: «Дух этого закона состоит в том, чтобы избавиться от формальностей и ускорить наказание. Народ жалуется на отсрочку правосудия; интересы общественного блага, самой человечности, требуют, чтобы оно было скорым и суровым»{89}. Представителям народного общества в Сен-Винсенте Фуше рекомендует «хорошенько присматривать за богатыми, купцами и монополистами, корыстолюбцами, священниками, аристократами, теми подозрительными, которые именуют себя умеренными. Немедленно разоблачайте их во имя правосудия! Республиканец ни в чем не нуждается, кроме железа, хлеба и сорока монет в год…»{90}.