— Отлично, Сергей. Хорошо. Ты ей объясни, расскажи. Вот телеграмма. Здесь все есть. Пятый вагон. — Он перевел дух. — Только не опоздай.
Приехавших немного: двое солдат, плотный мужичок в плаще и парусиновой кепке, каких я уже тысячу лет не видел, и, наконец, Ольга. Солдаты, как увидели армейскую машину, двинули к ней. Мужичок тоже исчез. Ольга осталась одна на пустом перроне. Не хотел бы я вот так приехать однажды. Подхожу, представился, от Андрея привет передал, рассказал, что к чему. Она благосклонно выслушала мои объяснения и коротко кивнула: «Идемте». Поправила сумку на плече и — ходу. Чемоданы же оставила мне. Решительная дама.
Вот мы и добрались. Полигон уже слышно.
— Штурман, — спрашивает Хлызов, — сколько нам еще?
— До выхода на цель двенадцать минут.
Сейчас побросаем свое железо и — домой.
— Цель поражена!
Ай да Хлызов!
Они там в передней кабине, должно быть, собрались домой, бортпайки, наверное, распечатали и не знают еще, что нас перенацелили. Я сверяю радиограмму с таблицей кодов: выход на рубеж встречи с дозаправщиком… проход над точкой… эшелон…
Передаю приказ командиру.
— Ну да, — быстро отвечает Хлызов. — Этого надо было ожидать. Передавай: вводная принята, идем на задание.
Зовет ведомого. Капитан Арутюнов откликается мгновенно:
— Триста пятый на связи.
— Триста пятый, берите группу. Всем следовать прежним курсом. Я иду в «точку двадцать».
— Понял вас, триста первый. До встречи.
Мы остаемся одни.
— Штурман, — спрашивает Хлызов, — сколько мы теряем на новом маршруте?
— Около двух часов.
— Делов-то!..
Слева по курсу уже маячат огни самолета-дозаправщика. Они совсем близко.
— Внимание, экипаж! — говорит Хлызов. — Начинаем сцепку. Всем на внешнюю связь.
Я просыпаюсь от голосов за стеной: Арутюнов прилетел. Быстрая скороговорка, короткие реплики, смех. Развеселились среди ночи. Ну и семейка!
Я набрасываю халат и иду к матери. Она сидит под лампой с вязаньем.
— Чего тебе не спится? — спрашиваю.
— Вот… — протягивает кофту. — Опять распустила рукав… Ложись-ка давай. Завтра экзамен.
— Зачет… Ма, Арутюнов прилетел.
— Ну и что.
— То есть, как это ну и что! Где же отец?
— Мало ли… Новое задание…
— Ну, мать, ты даешь! Прямо руководитель полетов…
Я делаю несколько шагов на ватных ногах, облизываю пересохшие от кислорода губы и только тогда свободно вздыхаю. Воздух теплый, влажный…
Сырой бетон отражает огни переносок и мутный аккумуляторный свет из кабин.
Радист стягивает с головы шелковый подшлемник и подставляет лицо дождю.
Меня высаживают у гостиницы. Еще из кабины я успеваю заметить Ольгу. Она бежит по дорожке. Остановилась, глаза широко раскрыты, губы дрожат. Я вижу ее такой впервые.
— Оля, что с тобой? Оля…
— Ты, — сквозь слезы говорит Ольга. — Андрей… Что это было? Что было с вами?
— Все хорошо, Оля. Все хорошо. Обычный полет.
— Нет! — Ольга мотает головой. — Нет!
— Да, да, да.
Мы стоим обнявшись под дождем. Я чувствую, как вздрагивают ее плечи.
Мальчишка-шофер согласился подбросить меня до города, но пока я добрался до родильного отделения, весь вымок. Забежал в вестибюль, с куртки вода стекает, на паркете под сапогами грязная лужа. Дежурная сестра меня чуть не вытолкала.
— Да куда я тебя такого пущу! Спят! Час-то хоть какой знаешь? С ума вы все посходили, что ли? Тут вот тоже до тебя один ломился. В командировку, кричит, еду. Далеко, кричит. Дай на сына поглядеть. — Она зевнула, убрала под платок седую прядь. — Плотников, говоришь? Ну, погодь, погодь…
Минут через десять она вернулась.
— Слушай, Плотников: дочь у тебя. Три двести.
Я хотел спросить ее о Варе, но она не дала мне говорить:
— Спит твоя, спит. Завтра приходи.
Я опустился на широкий подоконник и снял фуражку. За окном в больничном саду шумел дождь. Умирать буду, а дождь этот вспомню.
Кончается теплый дождь, который шел всю ночь. Над городком встает утро — прозрачное, золотистое, голубое. «Сверчок» вышел из ремонта, мы уже облетали его. Я жду встречи со своим самолетом и волнуюсь, как курсант перед первым самостоятельным вылетом. Я снова спрашиваю себя: что же все-таки н а ш е и что она н а ш а любовь? Эти мысли стали занимать меня с тех пор, как я начал приглядываться к Фомичу. Одна из его историй вдруг вспомнилась мне после той встречи у ограды мастерских.