Мы не будем разбирать художников футуристов в отдельности. Задачи нашего доклада более общи, и на индивидуальных отличиях мы останавливаться не будем. Скажем лишь, что для Боччиони, самого деятельного и теоретика, характерна живопись душевных состояний, передаваемых через предметы. Северини разрабатывает движение, дробя предметы, и по манере письма и фактуре имеет общее с пуантилистами. Руссоло занят передачей синтетических переживаний помещением зрителя в середину картины. Но необходимо упомянуть об одном мастере, который, не будучи футуристом, начал работать в их манере. Мы говорим о великом живописце Пабло Пикассо. В свой кубизм он внёс футуристические основы, и надо ему отдать справедливость, что ту конкретную форму, неслучайность композиции, материальную сущность, которые так слабы у футуристов, он нашёл и выразил. Мы думаем, не столько потому, что его талант более таланта Боччиони, но потому, что за ним – великий Сезанн, а за Сезанном – традиция, какая [бы плохая она ни была. Вслед за Пикассо начали работать по-футуристически и иные кубисты, и таким образом создался постфутуризм или посткубизм].
Мы нарочито подчеркнули ошибки футуристов, ибо находим, что нужнее говорить не о том, как много у них достоинств, а о том, какие недостатки, чтобы вновь идущие могли их упразднить. Ибо пора же, наконец, разбить стены, отделяющие нас от крайних высот. Ибо наши мысли – скорее к вершинам! Ибо пришла пора свершений; мы призваны возвеличить искусство, и будущее ждёт, и мы ответственны перед ним.
В беседе с сотрудником газеты “Le Temps”, в беседе, о которой мы упоминали, Маринетти, между прочим, сказал следующее: «В действительности мы ничего не открыли, мы лишь облекли в действенную форму чувства и идеи, искавшие выражения. Футуризм лишь похвала или возвеличение самобытности и личности». Вспомните также, мы говорили – футуризм – явление общее для всех народов, несущих новую, механическую культуру. Этим самым мы хотим показать, что футуризм – не теория, а сводка пробивающихся в жизни тяготений, и недостатки футуризма лишь в том, что он не вполне распознал и не всецело оформил эти тяготения. Вся заслуга его в том, что он предлагает делать сознательно то, что доселе делалось непроизвольно, и тем самым ускорить процесс. И механическая красота, и религия машины, и прославление борьбы, и смерть луны, и ненависть к любви – брожение жизни. Футуризм – не более как ответ на её долго остававшиеся тщетными призывы. Не каждый ли из нас наблюдал толпу из автомобиля? А футуристическое отношение к прошлому [не в жизни ли]? Асуанская плотина, наш великий символ, не до футуризма ли построена англичанами? Мы боимся его, ибо вокруг него создали глупую легенду услужливые дураки и злые враги. Но футуризм – в жизни, его нельзя избежать. Футуризма нельзя избежать, господа, и поход против нас – покушение с негодными средствами.
Нам желательно сослаться ещё на один факт. Мы скажем несколько слов о Дмитрии Философове94. Вы, конечно, знакомы с ним. И вот этот положительный критик, писатель по религиозным вопросам за 7 лет до возникновения футуризма, в <1>902 году, напечатал в «Мире искусства» статью по поводу падения колокольни Святого Марка в Венеции, которая делает ему честь правильностью взглядов, под которой охотно бы подписался всякий футурист и доводы которой повторил Маринетти в Лондоне, когда говорил в «Ликеум-Клубе» о «жалком Рёскине»95. Между прочим, Философов пишет, что пришло время трамваев, движения улиц, кипучей городской сутолоки и что искусство должно обратиться к этой жизни, войти в жизнь и ответить на её запросы. Как бы Ponte Vecchio ни был красив, его придётся разрушить, ибо этого требует жизнь, и по Арно побегут большие пароходы; колокольня Святого Марка упала, ибо ей пришла пора упасть, ибо она давно умерла, её колокола звонили давно умершим богам. Восстанавливать её нелепо, наши силы должны пойти на наше строительство. Вот почему, сообщая в прошлом году в одной из московских газет из Парижа о докладе Маринетти на футуристической выставке, Философов отнёсся к футуристам весьма сочувственно, правда, слишком подчеркнув разлад между их словом и их делом96. В ответ на статью Философова о колокольне Святого Марка в том же «Мире искусства» была статья Александра Николаевича Бенуа, просто заявившего, что Философов не понимает красоты, раз может проповедовать разрушение прошлого и замену его новым, если новое этого требует97. Поэтому понятно, что в прошлогодних «Художественных письмах»98 из Венеции Бенуа скорбел о том, что Царица Адриатики теряет романтический сумрак; вместо плошек – электричество, сон вод и старые грёзы нарушил шум пароходов. Мы сослались на Философова и Бенуа для того, что<бы> лишний раз подчеркнуть жизненность футуризма и отметить мертворожденность идеологии «Мира искусства», выразителем которой является Бенуа. Нам важно теперь выяснить судьбу футуризма в России и то, в какой форме он приемлем для нас и нужен ли.