— Хочешь жить — умей вертеться!
Смирнянский был быстро схвачен, и запихнут-таки в тёмное чрево бандитского джипа. Он ехал в багажнике по чрезвычайно тряской дороге и набил немалое количество синяков, пока джип, наконец, остановился. Багажник разинулся, впустив неприятный свет карманного фонарика, Смирнянского выхватили грубые руки и потащили к тёмному кривобокому строению в два неказистых этажа, что сиротливо торчало посреди пустыря. Так и есть — бесславная кончина в сыром подвале и похороны через съедение крысами.
Смирнянского перевели через заваленный кирпичными осколками и окурками двор и впихнули в сырую и холодную мглу. А потом — стали спускать по крутым и скользким ступенькам — ведут в тот самый крысиный подвал. Сколько душ уже наркобарон Короткий загубил тут, в подвале — не перечесть…
Кругом клубилась кромешная тьма, и прямоугольные бандиты ощупывали путь лучами фонарей, чтобы не споткнуться и не загреметь с крутой лестницы кубарем. Потом лестнице пришёл конец, и один бандит отвалил тяжёлую металлическую дверь. Какой, однако, огромный тут подвал! Смирнянский даже удивился, несмотря на побои и на то, что его жизнь подходит к страшному мучительному концу. Он ожидал, что подвал будет похож на куцый вонючий карцер, но ошибся: подвал тянулся чёрной пещерой куда-то в необъятную даль. Бандиты пошли как-то медленно и опасливо, словно бы там, в невидимом конце, их поджидал крокодил или терминатор.
— Э, Грозный, волыну достань! — приказал Птичка одному из прямоугольных бандитов, и сам выцарапал пистолет из наплечной кобуры.
Да, происходит что-то странное: эти страховитые отморозки сами дрожат, как шавкин хвост, и озираются по сторонам, точно ждут нападения чудовищ. А потом — случилась и вовсе странная вещь: Птичка залепил Смирнянскому зуботычину, поверг его на сырой земляной пол, и, пока Смирнянский приходил в себя — все бандюги задали стремительного стрекача, словно мыши — от хищной кошки. Смирнянский поднялся на ноги и ничего вокруг себя не увидел, потому что тьма вокруг него была непроницаема. Откуда-то тянуло промозглым сквозняком, и Смирнянский решил идти в ту сторону, откуда дует — авось, там какой-то выход? Неудобно только, что руки скованы — равновесие в темноте теряется, и нельзя за стенку уцепиться. Да и если кто-то нагрянет — драться невозможно… А потом — вдруг появился свет. Нет, не дневной — да и не мог быть дневным, потому что была ночь. Кто-то идёт ему на встречу и светит фонарём. Неужели — то чудовище, которого испугались бандиты Короткого? Смирнянский застопорил ход — если помирать, то какая разница, идёт он, или стоит? Свет приближался: да, у них яркий фонарь… Нет, не фонарь — фары! Они не идут, а едут на какой-то машине… Вот и рокот мотора уже слышен…
И тут кто-то схватил Смирнянского за рукав и потащил куда-то в сторону, в темноту. Там оказался боковой ход, в который Смирнянский едва протиснулся. Потом ход расширился, и оказалось, что Смирнянский топает за неким невысоким человеком, который светит неярким фонариком и со всех ног мчится куда-то.
— Быстрее! — отдуваясь, фыркал этот человек. — Шевели батонами, если хочешь выжить в катаклизме!
Да, Смирнянский хотел «выжить в катаклизме», и поэтому — не отставал от незнакомца, несмотря на закованные в неудобные наручники руки. Вскоре он почувствовал, что их путь уходит в гору, а потом — глотнул свежего воздуха. Они выбрались из подземелья где-то на свалке, среди возвышающихся Эверестами и Монбланами мусорных куч. Смирнянский огляделся и заметил невдалеке неуклюжий силуэт отечественной машины.
— Вы кто? — ошарашено осведомился Смирнянский у незнакомца, который копался с его наручниками.
Тот не ответил, а только раскурочил наручники, отбросил их в сторону и растворился в мириадах отходов, всунув Смирнянскому в кулак некую бумажку. Смирнянский остался стоять под дождём в гордом одиночестве и развернул подаренную незнакомцем бумажку. Это была странная записка, и выглядела она вот, как:
Погоняло у меня — Мурзик 95-44-44. Не боись, все чистенько, как в Интерполе. $ — и все в твоих руках.
Смирнянский пожал плечами и решил отправиться домой, но тут с грозных фиолетово-чёрных небес громыхнул гром:
— Проснись! — Смирнянский даже с ног свалился — так сильно громыхнуло.
Когда он открыл глаза — не было ни свалки, ни дождя, ни грязи, ни грома, ни записки — он сидел на полу кабинета Недобежкина, и на него сверху вниз взирал толстощёкий Ежонков.
— Васёк! — гаркнул Ежонков Недобежкину, который тоже навис над Смирнянским. — Ты понял?