— Ежонков? — Недобежкин смерил гипнотизёра взглядом волка, и Ежонкову захотелось стать на четвереньки и заползти под нары.
— Ты не говорил мне спрашивать у него дату! — пискнул он.
— Так спроси! — настоял Недобежкин.
Кубарева оказалась забыта. Она сиротливо сидела на своём месте, а Ежонков опять занялся Зайцевым. Да, Зайцев не знал, какой сейчас год, и упорно твердил, что седьмой. Когда же Ежонков пытался разузнать у него, что он делал в восьмом и девятом году — Зайцев слетал с катушек и разражался криками о помощи.
— Чёрт, — буркнул Недобежкин, вспомнив о Кубаревой.
Кубарева оказалась так испугана поведением Зайцева, что было заметно даже, как она дрожит.
— Эт-то он ко мне приход-дил, — выдавила она, хватаясь за собственные растрёпанные волосы. — Что вы с ним сделали, почему он так плохо одет?
Кажется, с Кубаревой сейчас случится истерика. Недобежкин заметил, как дрожат у неё губы, и поднялся во весь рост.
— Всё, опознание закончено! — объявил он. — Сидоров, верни Зайцева на место! А Кубарева пускай пока посидит. Ежонков, на тебе — Поливаев!
Сидоров повёл Зайцева назад. Зайцев спотыкался через каждый шаг. Он был испуган не меньше Кубаревой, и не понимал вообще, что с ним тут такое происходит. Они перепутали его с кем-то другим, вешают на него какие-то страшные преступления. Эта лохматая особа, сказала, что он к ней приходил, притом, что Зайцев видит её впервые в жизни… Зайцев послушно зашёл в камеру, куда его втолкнули, потому что не знал, что им сказать, как снять с себя те чудовищные подозрения, которыми его обвешали. С Зайцевым тоже, наверное, случится истерика, как и с Кубаревой…
— Ой, ну наконец-то! — обрадовался Поливаев, когда к нему в камеру вдвинулась «делегация» из пяти человек. — А я уже думал, что арестован.
— Не арестован, но задержан! — пробурчал Недобежкин. — Когда мы закончим тебя допрашивать — вернёшься обратно, к Подклюймухе!
— Эй, так не честно! — запротестовал Поливаев. — Я тут активно борюсь с организованной преступностью, а вы — сдаёте меня в когти Подклюймухе! Ну, что за житуха такая?
— Не нукай — не запрягал! — отрезал Недобежкин. — Тебя никто не заставлял устраивать драку! Давай, Поливаев, садись, будешь нам фоторобот «мужика» своего рисовать!
— Так, я уже рисовал… — пробормотал Поливаев, но сел, чтобы не будить в Недобежкине «спящую собаку», а то, кажется, эта зверюга уже приоткрыла левый глаз.
— Эксперт за тебя рисовал, — поправил Недобежкин. — А теперь ты нарисуешь!
— Но, я не умею… — пискнул Поливаев.
— Научим! — постановил Недобежкин и позвал Ежонкова:
— Иди, трудись, Калиостро!
Ежонков аккуратненько спрятал в пакетик булочку, которую кушал, и подошёл к своему новому «пациенту» Поливаеву. Поливаев уставился на Ежонкова недоуменно, но ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы они заставили его пятнадцать суток вкалывать бесплатно. Ежонков сунул в руки выпивохи лист и ручку, а потом — усыпил его своим «гайкомаятником».
— Рисуй «мужика», вопросы есть? — приказал кургузый гипнотизёр, точно так же, как Генрих Артерран.
Поливаев сжал ручку в кулаке и начал быстро-быстро елозить ею по листу. Сидоров заглядывал ему через плечо и удивлялся тому, как быстро и точно пропитой и бездарный грузчик Поливаев вырисовывает человеческое лицо. Поливаев нарисовал «мужика» минут за пять и уронил лист на пол.
— Ну, Ежонков, если он нарисует корову — я откручу тебе башку! — сурово пригрозил Недобежкин, сам поднял лист Поливаева с голого пола и вперил в него инспекторский взгляд.
— Невероятно… — выдохнул милицейский начальник, едва увидав то, что изобразил пьяница, который никогда раньше не пытался ничего изображать. — Серёгин, ты только глянь!
Пётр Иванович подобрался поближе к Недобежкину и заглянул в рисунок Поливаева. Рисунок оказался чётким и техничным, даже с аккуратной штриховкой. Только нарисован был отнюдь не бык, не Зайцев, а ни кто иной, как загадочный тип по имени Генрих Артерран! Пётр Иванович только челюсть отвалил не в состоянии оценивать творчество: кто же тогда Ершову-то всё-таки слямзил — Зайцев тот несчастный, или Генрих Артерран? Серёгин склонялся к Генриху Артеррану: Зайцев, как ни крути, не тянет на демона, да и имя «Геннадий» весьма похоже на «Генриха»…
— Во, даёт алкаш! — пробормотал Смирнянский, проглотив семечку вместе с шелухой.
— Ну, вот, видишь, Васёк! — торжествовал Ежонков. — Как он тебе корову нарисует, когда я «петушиное слово» сказал??