— Ну, что ж, — согласился врач, желая побыстрее сбагрить ретроградов до того счастливого момента, в который они решат, что пора заблеять. — Пойдёмте, они сидят в приёмном покое.
Пётр Иванович побывал в приёмном покое психушки уже ни раз, он прекрасно знал, каким путём туда следует идти. Шагая вслед за похудевшим от стрессов врачом, он думал, что следовало бы привести из палаты Самохвалова и попросить его опознать «воскресших».
«Воскресшие» сидели на кушетке, прижавшись друг к другу, как два голодных, холодных, мокрых воробышка ноябрьским промозглым вечером. Оба молчали, глазели в белый пол и изредка поднимали свои измученные лица, окидывая приёмный покой пустыми невыразительными взглядами. Да, пожалуй именно так и выглядели все, кого «выжали» в своих катакомбах «верхнелягушинские черти», а потом за ненадобностью извергли наверх. Серёгин узнал обоих найдёнышей — один из них был Хлестко́ — тот, что привалился к покрытой кафелем стене, а второй, который сидел, по-птичьи нахохлившись, Крючкове́ц. Хлестко был чемпион Донецкой области по самбо, а Крючковец имел награду за спасение человека. Раньше их тела изобиловали могучими мускулами, в глазах светилась мужественная смелость, а плечи были атлетически расправлены. Но теперь — после того, как с ними произошло фантастическое несчастье — оба являли собою сероватые сутулые скелеты, лишённые всяких эмоций. Лишь драные остатки формы напоминали о том, кем эти бедняги когда-то были.
Недобежкин взирал на них сверху вниз, скрестив на груди руки.
— Приведите Самохвалова из палаты! — приказал он Ивану Давыдовичу, словно бы прочитал мысли Серёгина.
Врач запротестовал: пытался отбояриться тем, что Самохвалов и так в стрессе, у него тяжёлая депрессия, его нельзя беспокоить и так далее, но Недобежкин был непреклонен, ему надо было, чтобы Самохвалов опознал вернувшихся из загробного мира бойцов.
Пока Иван Давыдович ходил за Самохваловым — Пётр Иванович попытался заговорить с «воскресшими», но в ответ от каждого услышал заданный слабеньким голоском робкий вопросик:
— Кто я?
Они повторяли его даже тогда, когда Серёгин назвал им их имена и фамилии, а больше не говорили ничего. Пётр Иванович пришёл к выводу, что это у них такая форма проклятой «порчи», и вылечить обоих может лишь «петушиное слово» и гипнотизёр Ежонков. Кроме того, что-то неприятное и подспудное подсказывает Серёгину, что эти двое — только «первые ласточки», и потом, чуть попозже, отыщутся и остальные якобы погибшие бойцы. Кажется, они были нужны этим «чертям» для каких-то тёмных целей, вот они и «придержали» бедняг у себя. А сейчас, видимо, эти цели достигнуты, и «черти» начинают «выбрасывать» тех, кто им больше не нужен. Кто же всё-таки, ими управляет?? Этот вопрос с каждым днём становился всё сложнее и сложнее: Генрих Артерран мёртв, Гопников — тоже, Зайцев арестован, Никанор Семёнов… на свободе. Уж не Никанор ли Семёнов и есть «главный чёрт»? С некоторых пор Пётр Иванович стал подозревать в главенстве над «чёртовой бандой» именно его. И может быть, ещё и «Интермеццо» Светленко, который загадочно исчез у них из изолятора. К тому же, Светленко похитил из Ворошиловского РОВД своё дело и забацал Карпеца…
— Ага! — этот победный вопль испустил Недобежкин, заметив, как из-за поворота коридора нарисовался врач Иван Давыдович, а за спиною врача — два богатырских санитара, которые тащили под локотки бледную тень некогда бравого лейтенанта Самохвалова. Да, за то время, пока он пребывал в психушке, Самохвалов стал почти неузнаваем. Дело было в том, что он винил в гибели своей группы лишь одного себя, заполучил глубочайшую депрессию, суицидальный синдром и лечение какой-то химической дрянью, от которой мозги превращаются в манную кашу. Самохвалов плёлся медленно, как высыхающий моллюск и пялился в некую точку на горизонте. Заметив его пустые глаза, Пётр Иванович даже усомнился в том, сможет ли Самохвалов кого-либо вообще опознать. Да, жуткие они, эти «черти» — моментально доводят до полного сумасшествия любого, кто вздумал хоть как-то помешать им.
Недобежкин же не сомневался ни в чём. Милицейский начальник подпихнул спятившего командира группы захвата ближе к двум найдёнышам и тут же потребовал от него вразумительного и чёткого ответа на твёрдый вопрос:
— Это кто? — сперва указующий перст Недобежкина упёрся в отрешённого Крючковца, а потом — в апатичного Хлестко.
Самохвалов выплюнул некий звук, похожий на «агу!», а потом — совершил чудо.