Но что задело г-же Кохановской до более или менее основательных требований: она имеет страстных поклонников, которых приобрела совсем не даром. Мысль, лежащая в основании ее произведений, обольстительна сама по себе для народного чувства, а поэтическая обработка мысли еще придает ей силы. Формы романа или повести, установленные нашей литературной эпохой, почти уже и не могут вместить в своих рамах перерастающие их лица, каковы идеальные лица г-жи Кохановской; кроме обыкновенных средств романа или повести, туг требуются еще другие способы для передачи особенного значения ее героев, которые столько же живые люди, сколько и памятники народной доблести. В чем состоит главная задача романа и повести, внешние приемы которых усвоены и нашим автором? Всего более, кажется, в том, чтоб показать, какие отношения существуют между действующими их лицами и всеми сторонами общественного развития той или другой страны в данную минуту, разобрать всю ту поучительную историю, когда движимые особенными, личными побуждениями (интрига или басня романа), они встречаются с укоренившимися, историческими порядками, с разнообразным миром воззрений и начал, видоизменяют его и принимают сами его воздействие на себя. Но такой роман или повесть наполовину бессильны перед лицами, которые единственно заняты развитием собственных начал, хотя бы то было развитие великолепное, которым незнакомы по опыту взгляды, стремления и страдания другой половины общества и которые не встречают ни от кого никаких возражений и препятствий против своей попытки сделаться примерами жизни. Таким лицам недостает связей, сношений, движения, нужного роману; у них нет обмена чувств, интересов, мыслей с людьми, иначе настроенными, они лишены воспитания, доставляемого честной враждой и неожиданными столкновениями, словом, они живут совсем не той жизнью, которая может быть исчерпана записками, биографией, романом, а той величавой и уединенной жизнью, для которой уже потребна эпопея. Вот почему у г-жи Кохановской сами собой образовались эпические приемы в изображении идеалов, наряду с романическими, да и они еще переходят в пламенный дифирамб, когда дело коснется до тех религиозных и поэтических элементов, которыми вскормлены ее герои. Не то чтобы автору недоставало прямого наблюдения жизни; наоборот, даром наблюдения он обладает в замечательной степени, как показывают многие тонкие черты и подробности его описаний, но поэтическое настроение автора беспрестанно перебивает ему дорогу. Оттого главные действующие лица маленьких эпопей г-жи Кохановской все написаны немного выше человеческого роста и по духу своему очень родственны с типами сказочных богатырей, к которым вообще клонятся, как дерево к близкому источнику. Обилие фантазии и чувства составляет даже мучение автора: он никогда не знает, доделано ли любимое его лицо, не может оторваться от него и покидает его только тогда, когда все черты образа доведены до гиперболического выражения, а нравственный его характер собран весь, как в фокус, в один неимоверный и баснословный поступок. Кирила Петров измучивает себя и виновную жену до последней степени нравственного изнеможения – и вдруг, целиком и разом, дает ей полное прощение. Для сознания себя непреклонно твердым и честным человеком, Гавриле Михайловичу необходимо высечь зятя, осчастливившего и озолотившего его старость, за похищение дочери, на что и зять – точно с таким же непреклонным характером – соглашается, как на полный подвиг доблести. Анна Михайловна, может быть, еще сильнее постаралась выразить крепость сшей физической и нравственной природы. Неожиданные муки родов застали ее на семейном пиру и в среде русской пляски, которую она все-таки доканчивает через несколько часов, в том же блестящем костюме, какой носила до родов, и начиная пляску с того же стиха и темпа, на каком ее покинула. По выражению поэта, тут все «растет и рвется вон из меры». Пламенный энтузиазм слышится у автора и во всех превосходных его описаниях природы, нравов и обычаев, жизненных порядков провинциального быта и часто с необычайной силой прорывается наружу, накопляя в одном месте громаду красок и подробностей. Иногда кажется, что описание кончено, что оно достигло крайнего предела своего, и с удивлением видишь, как неисчерпаемая фантазия автора продолжает работать неустанно, отыскивает новый материалы и трудится до тех пор, пока, выбившись из сил, сам поэт начинает, по-видимому, замечать, что излишнее напряжение творчества уже стало выводить тяжелые, вычурные подробности, грозящие изуродовать весь красивый, первоначальный план его постройки.