Уже на улице, перед тем как сесть в машину, Хоми спросил Фуэнтеса:
— Что ты думаешь, Карлос?
— Пока трудно сказать, но я верю в талант Габо.
— У меня такое ощущение, что из этого ничего не получится или… выйдет нечто совершенно необычное, прежде никем не написанное.
— Дело в том, что Габо никудышный рассказчик, — заметила Мария Луиса. — Когда он рассказывает свои истории, то сокращает их, и они получаются несколько гротесковыми. Что-то вроде карикатуры на то, что он пишет. Но я тоже верю в Габо.
Много позднее, в Университете Боготы, три студента-дипломника посвятили свои выпускные работы описанию дома деда писателя. Все трое, каждый в отдельности, ездили в Аракатаку, искали документы, живых свидетелей, чтобы собрать материал для своих дипломов. На самом деле для этого им вполне достаточно было внимательно прочесть романы «Палая листва» и «Сто лет одиночества».
Уже после опубликования романа «Сто лет одиночества», который принес писателю мировую славу, Гарсия Маркес утверждал, что главным импульсом написания книги явилась его жизнь в доме деда и бабки и сто раз читанный им памятник средневековой арабской литературы «Тысяча и одна ночь». Писатель категорически заявлял: «С тех пор как умер мой дед, со мной не случалось ничего значительного. Все, о чем я писал до и после этого, я узнал в доме деда на протяжении первых восьми лет моей жизни».
Очевидно, этим утверждением Гарсия Маркес хотел подчеркнуть, насколько важным в процессе формирования личности было влияние деда писателя. Иначе зачем тогда он ездил в Аракатаку в 1952 году, а затем снова поехал туда через год, и не только в Аракатаку, но и во все районы «бананового бума», где в 1928 году проходили забастовки рабочих банановых плантаций, которые закончились кровавой расправой, а также в районы действий отрядов полковника Маркеса во время «Тысячедневной войны» и в селение, где когда-то жил его дед?
— Послушай, Висенте, все знают, что ты энциклопедист. Достань мне книги о болезнях бери-бери и пеллагра. — Габо смотрел на Висенте Рохо с мольбой.
— Пеллагра — это заболевание, вызванное недостатком в организме витаминов В и главным образом РР — никотиновой кислоты, — начал было Висенте, но Габо его перебил:
— Нет, коньо, мне нужно научное исследование. Пожалуйста, прошу тебя, достань. А ты, Эмилио, друг мой, может, найдешь какую-нибудь книгу по средневековому оружию. Нужно позарез.
— А я, Габо, чем могу быть полезна? — спросила Альба.
— Узнай, как в Средние века уничтожали тараканов — все известные способы. Альваро, спасибо ему, раздобыл мне учебник по алхимии.
Разговор, приподнимающий завесу над творческой «кухней» писателя, состоялся у Марии Луисы и Хоми. В конце 1966 года Габриель и Мерседес с детьми каждое воскресенье проводили в доме Гарсия Аскот-Элио, куда очень часто, после колледжа, приезжали Родриго и Гонсало — пообедать и поиграть с Диего, сыном Марии Луисы и Хоми.
На этот раз в гостеприимном доме собрались Висенте Рохо, известный художник и издатель, со своей женой Альбой, Альваро Мутис с Кармен, Эмилио Гарсия Рьера, сценарист Луис Алькориса и кинодеятель Хосе де ла Колина.
Они, как и многие другие друзья хозяев дома, уже не раз слышали, что Гарсия Маркес сочиняет «Моби Дика» Латинской Америки.
— Габо, а в твоем новом романе ты рассказываешь о знаменитой забастовке рабочих «Юнайтед Фрут»? — спросил Эмилио. — Она ведь охватывала и Аракатаку.
— Еще как! Кровавая расправа с забастовщиками на железнодорожной станции Сьенага была ужасной. Правда, тогда мне еще не исполнилось и двух лет, но у меня собрано множество достоверного материала. — Габо говорил с вдохновением. — Все, что там произошло, я описываю с предельной исторической точностью. Привожу и документы. Знаменитый «Декрет номер четыре» беспощадного генерала Карлоса Кортеса Варгаса. Этот верный служака консерваторов нагло заявлял в том самом «документе», что в результате расстрела рабочих, собравшихся на станции Сьенага, чтобы отправиться в город Санта-Марту с требованием к правительству, было убито всего девять человек. На самом же деле, карахо, тогда погибло около трех тысяч человек…
— До сих пор было известно — так утверждали уцелевшие участники забастовки, — что было убито, по одним сведениям, «около двухсот человек», по другим — «более тысячи» и по третьим — «около полутора тысяч», — взял слово колумбиец Альваро Мутис. — Уверен, что теперь, как только будет напечатан роман Габо, историки и те признают цифру в три тысячи убитых.